Робин Фокс - Наша Рыбка

За столом сидело человек десять. Я знал всех, потому что эти люди были завсегдатаями наших вечеринок. Незачем их перечислять – у вас будет еще достаточно возможностей узнать о них поподробнее. Для начала познакомлю только с Таней Морозовой, потому что она, неся что-то из кухни, остановилась около меня и поцеловала в щеку в самой душевной манере; и с Дроздовой, потому что из всех приглашенных только ее я видел всего второй раз в жизни, но был о ней наслышан, и еще потому что меня привлек вырез ее блузки. По слухам, скромностью она явно не отличалась. Как по мне – была еще и туповата, да и не слишком симпатична. Она была чьей-то дальней школьной знакомой и вообще оказалась среди нас случайно.

Несмотря на раннее похолодание и открытые форточки, в комнате стояла духота. Я пробрался к дальнему концу стола, где Петя, стоя коленками на стуле, сердито смотрел на жирного Вадика.

– Да что такое это ваше искусство? Это же ничего… пустота! Картинки, кому они нужны? Ну музыка еще куда ни шло.

Что? Вадик, опять? Двадцать пятый раз? Не надоело?

– А что такое эта твоя дерьмовая экономика? Эфемерное порождение системы. А искусство первично, оно появляется вместе с человеком! Искусство – это единственное, чем человечество может гордиться! – выкрикнул Петя и залпом выпил рюмку коньяка. Я не понял этого его жеста. Но «эфемерное порождение системы» мне, конечно, понравилось. Интересно, сколько алкоголя он уже в себя влил?

– Правильно, Петя, – гнусаво заметил Григорий.

Кстати, Григория тоже надо представить сейчас. Григорий – это наш друг-поэт. Он пока никому не известен, но мы всегда ему говорим, что его ждет признание. На самом деле я в это не верил и не верю – он родился в неподходящее время. Разве сейчас кому-то есть дело до поэзии? И до поэтов, которые даже не зарегистрированы в соцсетях? На что он рассчитывает, дурик?

Самое смешное, что все зовут его именно Григорием, а не Гришей. Он, как и полагается, страшно чудной, кое-кто посмеивается над его странностями. Но я ручаюсь за свои слова: Григорий порой бывает в разы нормальнее всех нас, вместе взятых.

Спор, естественно, разгорелся с новой силой. Кто-то вступился за Вадика, девушки стали поддерживать Григория. Петя налил в пустую рюмку еще коньяка, протянул ее мне.

– Где Ира на этот раз?

Я промолчал. Петя, в отличие от некультурного именинника, обычно был тактичен и никогда до этого дня не лез ко мне с расспросами касательно Иришки. Но сейчас он был разозлен, пьян и вообще будто бы не в себе.

– Снова уехала к друзьям?

– Да, – отозвался я хмуро.

– К друзьям-фотографам?

От его иронии мне стало еще гаже. Эти мифические Иришкины «друзья-фотографы» раздражали меня даже заочно. Я не был с ними знаком, но ненавидел за то, что они крали прямо у меня из-под носа дорогого человека.

– Почему ты тоже не поехал? – В Петином голосе слышалась претензия.

– Она меня с собой не звала.

– Так и что? С какой стати ты ждал приглашения?

– Ну… – Я запнулся и попытался вслушаться в то, что кричала Вадику Таня Морозова.

– Это сколько уже длится? Сколько ты с ней встречаешься? – перешел в наступление Петя.

– Год. Почти. Но все было отлично. Это только сейчас… Какие-то ее друзья… – Я не мог сложить слова в одно предложение – говорить об Иришке было для меня равносильно признанию, будто бы ее любовь ко мне прошла. Я снова посмотрел на Таню, на ее живот. А, я же не сказал вам! Таня была беременна. Они с Серегой Морозовым недавно поженились. Я испытывал легкий страх, едва представлял себя на их месте – обзаводиться семьей и ребенком в двадцать два года мне совсем не хотелось, но теперь Таня с круглым животом показалась мне такой хорошей, такой верной, такой любящей, что я чуть было не пошел и не поцеловал ее от прилива нежности.

– Ну вот кем ты будешь работать, скажи мне? – Вадик снова начал докапываться до Пети. – А, Воронцов? Да плевал я на твою гордость за искусство. Все это хрень полная! Кем ты работать-то будешь? В музее вместо бабок сидеть и следить за посетителями?

– Ва-адик, ну что ты набрасываешься весь вечер на Петеньку… – протянула Дроздова.

Поговаривали, что Петя ей очень нравился.

– Не слушай его, – тихо сказал я Пете, а он повернулся ко мне и воскликнул:

– Да она там завела себе кого-то! Крутит перед кем-то своими сисечками (любимое Петино слово!), как она любит, а тебе просто врет. А ты ведешься, как придурок! Не можешь даже сказать ей, чтоб она хоть познакомила тебя с этими ее друзьями. Понятно, что она тобой пользуется, ты же ей позволяешь.