Робин Фокс - Наша Рыбка

– Ты хорошо плаваешь? – вдруг спросил он, будто ничего не произошло.

– Ну так. – Я вяло пожал плечами. На самом деле я наверняка плавал лучше всех в группе. Не зря же семь лет ходил в бассейн и даже участвовал в областных соревнованиях.

– Я отстойно! – весело воскликнул Воронцов, как-то упаковав в черные трусы свое хозяйство. – Короче, если я утону, передай рыжей мымре, что я очень хотел выступить на семинаре, но не могу. Да, кстати, я Петя.

– Игорь.

Кто бы сказал мне тогда, что через несколько лет я поеду навещать его в армии. И что перед этим я еще успею влюбиться в его подругу детства – в Иришку. И забыть ее. А потом буду ненавидеть его, испытывать настоящее отвращение, когда услышу, как он скажет нашей маленькой Рыбке, что любит ее. И умирать… умирать от возбуждения, когда его губы будут прикасаться к ее розовым соскам.

А вот еще одно воспоминание.

– Ты идешь в столовку? – Я сам слышу свой голос. Петя сидит на подоконнике и листает большую красочную книгу.

– Не…

Помню, подошел посмотреть, на что он там уставился. В руках у него оказалось подарочное издание с работами Микеланджело.

– Спустил вчера стипендию, – признался он.

– Зачем тебе эта книга? Можно ведь картины в интернете посмотреть.

– Нет, с экрана не то. Так хоть небольшое ощущение, что я реально их видел. Понимаешь? Вот эта же из Ватикана! Я же никогда не смогу посмотреть на нее вживую.

– Почему никогда? Это не другой край света. Тем более вживую она куда масштабнее.

– Ты че, был в Ватикане? – Он недоверчиво покосился на меня.

– Много раз. – Я пожал плечами. – Можно как-нибудь поехать, если хочешь. Это не так дорого.

И кто бы мне тогда сказал, что однажды я на самом деле буду разглядывать свод Сикстинской капеллы, стоя с ним плечом к плечу?

Я оставил его одного, пошел в столовку, купил сэндвич и кофе. Потом вернулся и купил то же самое для Воронцова. Он все еще восседал на подоконнике с книгой.

– Тебе передали, – я протянул ему еду, – сказали, для ценителя искусства.

– Надеюсь, вон та, с большими сиськами передала? – тут же спросил он, взглядом указав на девицу из группы. – Она не совсем в моем вкусе, но сойдет. Скажи ей, что я буду ждать после пар возле главного входа.

И кто бы мне тогда сказал, что все начнется с Дроздовой, продолжится Лерой, а закончится самыми неправдоподобными – будто из фильма – отношениями с Ярославной…

Я огляделся по сторонам: бугристые от слоев краски столы, пыльные цветы на шкафу, пустые полки для книг. Гости, встретившие своих призывников, причитали и умилялись. Я один таращился молча.

– Как Ясна? – с ходу спросил Петя, даже не поздоровавшись, будто мы виделись буквально сегодня утром.

Я порылся в кармане, вынул золотую рыбку и протянул ему.

– Что это значит?! – Глаза его расширились от неподдельного страха.

– Придурок… – процедил я, – ты чего так дергаешься? Все в порядке. Это она тебе передала. Чтобы тебе тут было не так одиноко.

Он положил рыбку на ладонь и уставился на нее.

– Ну, а у тебя что нового? – не выдержал я затянувшегося молчания.

– Сплошное дерьмо, – ответил он с неожиданной улыбкой, и мне это показалось плохим признаком. Я уже догадывался, за что здесь можно ненавидеть Петю Воронцова. За эти его влажные наглые глаза, за поведение без капли страха, за то, что в его присутствии лезет из всех – тайное, темное, необузданное…

Петя – наша общая лакмусовая бумажка.

За это его будут не только ненавидеть. За это его будут бить…

Я судорожно отогнал подальше эту мысль.

– Слушай меня, – сказал я, наклонившись и сжав под столом его руку. – Не нарывайся, понял? Если что-то пойдет… не так… Звони мне!

– И ты меня спасешь? – усмехнулся он.

– Мои родители что-нибудь сделают, я обещаю!

– Да поздно уже, Чехов! Я уже в аду. И рыбку забери, пусть лучше побудет у тебя. Я заберу, когда вернусь. Лучше рассказывай, что там у тебя? Как с универом?

– Кстати, с универом! – Я немного оживился. – Мудак попал в больницу.

– Мне насрать, – Петя брезгливо дернул бровью, и глаза его налились холодом.

– Ты не понял. Его избили.

– О, а это интереснее. Неизвестно, кто?

– К счастью, неизвестно.

Известно. Ну конечно, известно. Я не бил, я же мирный супергерой. Я просто стоял неподалеку, тяжело дышал в вязаную маску, натянутую на лицо, и наблюдал, как два здоровяка наносят до жути точные удары, – чтобы не убить, не покалечить слишком сильно, но причинить максимальную боль. Я обливался потом, умирал от ужаса и одновременно сладостного чувства мести, которую никогда не смог бы совершить сам. Но Воронцову я это не сказал. Он так и не узнал, что некоторые друзья любят его больше, чем ему кажется. И что у одного из них снова разбиты костяшки.