Евгений Клюев - Андерманир штук

Но так не случилось, этимолог и скрипач Пал Андреич Мартынов, говорил он себе. Недооценил ты, говорил он себе, тяжелых этих, темных этих, душных этих лет, не увидел, как быстро росла и набирала силу несуществующая Москва, не следил за картой своею! Это она, несуществующая Москва теперь правила бал: поглотив его Москву и как раз в данный момент переваривая ее – перемалывая, дробя, измельчая… превращая в однородную массу, где терялись все следы исходных форм. То, что торчало колом, не вписывалось, не встраивалось в архитектурный ландшафт, перекорежило его, переломало и посягало теперь на самую память – память места, не ведая только, что память места неуничтожима, что она – язык. О, не так просто прокладываются новые пути, не так легко кроится и перекраивается пространство, не так беззаботно возникает новое на месте старого! Ребенок не появляется на свет раньше, чем ему дано имя. Книга не издается прежде, чем придумано заглавие. Улица не возникает, пока нет наименования. Город не строится до того, как его назовут. Ибо в начале было Слово. Ибо в любом начале есть Слово. Это оно, Слово, отвечает за то, как все у нас тут и почему все оно так.

Ничто нельзя переименовать. Имя дано один раз – и только одному предмету. Оно всегда с ним, и до тех пор, пока есть имя, есть и он. Никакой предмет никогда никуда не девается, он может только сместиться в сторону, выскользнуть в одно из многих – ах, многих и многих! – измерений многомерного нашего мира, отойти на второй план и сколько угодно долго оставаться там. Но ни один предмет не может исчезнуть, поскольку слово – прозвучало и поскольку оно не наше: оно было и оно есть у Бога, и оно есть Бог.

И нельзя «забыть наименовать»: нет имени – нет и предмета.

И нельзя «забыть наименованное»: не нами именовалось.

Да и защищено все на свете от забвения. Языком защищено: местом, где слово «правый» не может существовать, если нет слова «левый», где каждой Малой улице откликается Большая, каждой Верхней – Нижняя, каждой Северной – Южная… Так что пока существует Новая Басманная, существует и Старая, ибо только Старая Басманная дается в пару Новой Басманной, а не улица Карла Маркса. Улица же Карла Маркса появляется как отклик на имя, на понятно какое имя – и даже если занимает место Старой Басманной, то не уничтожает ее, а просто сдвигает, смещает в сторону, на второй план, в иное измерение. Где «Париж» и «Paris», «Warszawa» и «Warsaw», «Рим» и Roma – разные города, города-двойники, города-близнецы, пусть и неотличимые друг от друга, а не одно и то же: бок о бок стоят, друг друга поддерживают…

– Вы не скажете, как пройти на Старую Басманную?

– Конечно, скажу… где-то здесь была, где-то здесь и есть!

А только вот… если нету ни новой, ни старой – тогда как?

Москва не существовавшая напирала со всех сторон, пережевывая и выплевывая целые районы, не говоря уже об улицах, переулочках, тупичках. Откуда ни возьмись посыпались вдруг прежние имена: они сыпались вперемешку с нынешними, множа и множа районы, улочки, переулочки, тупички. Подходить к старожилам было бесполезно: они уже не понимали, где находится Большая Дмитровка, где – Пушкинская, только знали, что разные это улицы должны быть, но та улица, на которой мы стоим… – она, вроде, еще не Большая Дмитровка, хоть, вроде, уже и не Пушкинская.

Казалось бы, тайное наконец стало явным… да только не потому, что явное распростерло объятья тайному, а потому что тайное наступило на горло явному. И с этим надо было что-то делать – не так ли, этимолог и скрипач Пал Андреич Мартынов?

Молодые… – им что? Лев, Лиза – они в не существующей когда-то, а теперь в только и существующей Москве освоились… думают, что так и должно, значит, быть. Что другие времена – другие песни! Ах-неправда-милый-Гейне-песни-те-же-что-всегда-слишком-быстро-вянет-время…

Я-то знаю, что так быть не должно.

Что ничего не сдается без боя.

А потому – в бой: за мою Москву, за память места, за Слово, которое было в начале!

Пал Андреич свернул карту и, достав ветхий планшет, аккуратно разместил ее там, как старый солдат – карту военных объектов неприятеля. Посмотрел по сторонам: телевизор, оказывается, включен, а в телевизоре – дым… Белый дом горит. Война ведь, опять война.

Из дому этимолог и скрипач Пал Андреич Мартынов вышел налегке: на одном плече планшет, на другом футляр со скрипкой. У подъезда – здравствуйте-Катерина-Ивановна – бесстыдно развернул карту и нашел на ней 8-ю Песчаную.