Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Нас мало, всего трое осталось, но мы и без тельняшек обойдёмся.

План наш был таков: когда придёт день выдачи зарплаты, денег не сдавать – а требовать комиссии по расследованию этой странной пропажи. Хватит терпеть разбой средь бела дня: то полтуши свиной пропало, то партия финских сапожек сама собой отмаршировала в неизвестном направлении… Теперь вот арабское бельё. Есть недостача, значит, должны быть и виновные. А стрелочник в этом деле, как всегда, кастелянша. Приняли решение, на наш взгляд, весьма разумное, и ждём ревизии. Однако ревизия не пришла ни на следующий день, и ни на следующий за следующим. Настал день зарплаты. Готовимся быть непоколебимыми. Матрона сдержанно молчит, не возражает нам, но и не горячится. Пришли за час до смены. Сидим в пионерской, совещаемся. Вплывает Татьяна Степановна.

– Что сидим?

– Идите, получайте свои денежки.

– Кто-нибудь уже сдал денежки? – в один голос спрашиваем мы.

– Нет, – отвечает она. – Уже и так по два червонца вычли, и – привет.

И тут только нам стало ясно, что никакой комиссии вообще не будет, а если бы и пришла некая комиссия, мы бы всё равно ничего не смогли доказать. Никаких «случайно завалявшихся» экземпляров нештампованного белья мы так и не нашли. А слово воспитателя здесь весило очень мало. Бороться же с директрисой, вооружённой до зубов «тяжёлой артиллерией «связей», будучи в весовой категории пера, дело зряшное…

Получили остатки. Расписались за полную сумму. Дали на два червонца меньше. Побрели по отрядным, с тощим кошельком в карманах и тяжёлым булыжником на сердце, но самое противное – с паршивейшим ощущением, что ты – тупая овца, которую только что слегка постригла умелая хозяйская рука. Всё-таки это очень нехорошее ощущение – понимать, что над тобой посмеялись, заставили играть в пошлейшие игры, а в ответ никак не получится урезонить обидчика…

Однако вечером ко мне заглянула Татьяна Степановна и, прикрыв плотнее дверь, сказала:

– Фу, кажется, пронесло.

– А что такое? – искренне удивилась я.

– А вы не понимаете?

– Вроде не до конца.

– Господи, боже мой, с кем я работаю? – схватилась за голову она. – Эта комедия была специально разыграна, и не только в нашем дэдэ, чтобы выявить потенциальных коллаборационистов. Понимаете?

Я, как говорят в таких случаях наши дети, «просто обалдела».

– Так всё серьёзно? Ничего не понимаю.

Если кому и придёт в голову искать коллаборационистов именно здесь, то, на мой взгляд, их скорее найти как раз среди администрации. У меня опять голова пошла кругом.

Однако над словами Татьяны Степановны я всё же задумалась всерьёз. Конечно, она оговорилась. Наверное, хотела сказать, что таким образом выявляли потенциальную оппозицию – сотрудников, готовых оказать активное сопротивление, когда вот так нагло начальство полезет в трудовой карман. У нас таковых не нашлось. Наш «оппозиционный» план провалился, потому что мы не раскусили коварства экспериментаторов – поверили в то, что нам сказали, и готовились к честному бою. А с нами всего лишь играли – в подлые и злые игры для дураков, каковыми мы себя и показали в полной мере.

Я, как человек здесь новый, не слишком умудрённый опытом, предложила продолжить борьбу на новом уровне, но кроткая Нора мудро сказала:

– Стоит ли овчинка выделки? Слишком высока цена. Здесь и не такое бывает. Народ ведь работает весь зависимый. Половина лимита. Вот погодите. Придёт конец года. Своими глазами всё и увидите.

Матрона тоже дала мне совет:

– До Людмилы Семёновны тут была директриса – вроде вас. Такая же… недалёкая. Быстро её укатали.

– А где она сейчас? – с интересом спросила я.

– Лечится. А где – даже и не спрашивайте.

– Неужели?

– Именно. Эту систему надо или принять, или сразу уйти. Иного пути нет. Плетью обуха не перешибёшь.

– Но это же…

Однако она не дала мне договорить:

– Принять и приспособиться. Или… ну понимаете.

Это случилось на исходе второго месяца моей работы в детском доме. Дела потихоньку продвигались, и без Вали обошлись, хоть пугали частенько (дети разбегутся, вещи разворуют, спальни подожгут и всё такое)…

Мы даже стали в некотором смысле знаменитыми – впервые в этом детском доме (а может, и вообще, на гораздо большей территории) существовал такой многочисленный разновозрастный отряд – пятьдесят пять! – да ещё при одном только воспитателе. Сначала заключали что-то вроде пари – сколько ещё дней протянут. Потом просто любопытствовали – чем они там занимаются, что до сих пор не разбежались? В наш отряд многие дети стремились именно потому, что я не наказывала, не заставляла и не принуждала. Здесь была, они так поняли, вольница в законе. В каком-то смысле, это был так – по крайней мере, в начале.