Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Беев, явно польщённый всеобщим вниманием к своей персоне, а также вдохновлённый неожиданным филологическим успехом, видно, хотел уже подкинуть обществуещё одну «дюже остроумную» реплику, но Кира метнула в его сторону та-а-акую молнию и, указав рукой на дверь, пару раз так выразительно прокашлялась, что он тут же послушно сник, скромно уселся на своё место и больше уже не выпрыгивал из ряда.

Так он и молчал – немного огорчённо и растерянно, прикрыв для надёжности рот ладонью, – до самого конца моего вступления.

Кира для порядка посылала на него время от времени контрольные взгляды-молнии, в ответ он широко распахивал глаза, и тут же резко их зажмуривал, что должно было, конечно, означать – я понял, понял…

…Кира стала учительницей начальной школы. Её очень любят малыши, особенно мальчишки. Семейная жизнь Киры тоже сложилась на завидки всем – муж; строитель, руководит большой стройкой Москвы, детей двое, говорит – будут ещё…

На этот раз вера в великую магию художественного слова не подвела. И не было никакой неожиданности в том, что первым раскололся именно Беев.

Без долгих прелюдий он встал и сказал просто:

– Не хочу быть Ларой… А возьмите меня в отряд!

– Кто, кто? – громко переспросила секретерь райкома партии.

Во время чтения они с Людмилой Семёновной активно перешёптывались.

– Лара, – уверенно сказал Беев.

Похоже, он вошёл во вкус: роль публичного лица ему явно импонировала.

– Какой ещё Лара? – недовольно сказала она, просматривая список отряда.

– Ну, тот, которому на грудь сапогом наступили…

– Не, не так, это который сам сапогом на грудь наступил! – внёс коррективы Медянка.

Беев незаметно показал ему кулак, и сказал ещё громче:

– Ну, в общем, который умереть не мог, когда его из общества выгнали. Всё жил и жил как дурак.

– Нештяк! Высказался!

Надюха театрально захохотала и захлопала в ладоши.

– Заткнись, пока не спрашивают, – осадила её Кира.

Щёки её полыхали кумачом, конечно, она тоже волновалась. Пока всё шло, как по нотам. Один за другим вставали «протестанты», выходили в центр, произносили короткие речи – вариации на тему блистательного спича Беева – и, улыбаясь во весь рот, спокойно уже ожидали «приговора», заранее чувствуя себя героями. Затем, после тайного голосования по каждой персоне и пересчёта голосов, Кира торжественно провозглашала:

– Ну, всё, кранты. Зачисляется в отряд с испытательным сроком…

Заминка вышла только с Бельчиковым. Когда уже все «протестанты» и «отщепенцы» были «реабилитированы» и законно заняли свои места на противоположной стороне – среди всего отряда, Бельчиков, оставшись у стенки в гордом одиночестве, растерянно посмотрел вокруг. Казалось, он чего-то не понимал.

– Ну что, будешь говорить? – спросила Кира, и отрядная загудела пчелиным роем – всем уже не терпелось увидеть весь отряд по одну сторону баррикад – к тому же, в столовой их ждал праздничный ужин.

Однако Бельчиков всё ещё продолжал в недоумении хлопать ресницами.

– Говори, ты, каз-з-зёл! – прикрикнула на него Лиса.

– А чего говорить?

– Если нечего, тогда конечно, – печально сказала Людмила Семёновна, медленно и тяжело вставая. – Можно мне?

– Выступайте, – милостиво разрешила Кира.

По всему было видно, как неуютно она, всесильная наша директриса, себя чувствует. И торопливый шепоток на ушко соседке, и поминутное отбрасывание липкой пряди со лба, и нервное покусывание губ со «съеденной» уже почти помадой, – всё это говорило о том, как страшно нервирует директрису происходящее.

В жутком напряжении, вытянув дряблую шею, внимательно вслушивалась она в каждое слово, несколько раз порывалась встать, вмешаться в ход событий, но что-то, не менее сильное, её всё же, в конечном счёте, удерживало. Но вот она решилась.

– Товарищи! – очень громко, как на стотысячном митинге, начала она свою речь, тяжело колыхнувшись всем корпусом вперёд, и едва не своротила стол – елико по причине своей монументальности. – Я не могу не возмутиться тем, что произошло в нашем детском доме, который… (и она в поиске поддержки заглянула в лицо секретарю райкома – та немедленно изобразила гримасу типа «а как же иначе»)… который всегда был в районе на хорошем счету. – Тут она посмотрела на меня печальным взглядом увлажнившихся глаз, пышные плечи её скорбно поникли, и вся она как бы сделалась монументом скорби и печали. – Вы! (И опять она воззрилась на меня, трагически простёрла ко мне обе руки, растопырив при этом унизанные колечками с разноцветными камушками пальцы.) Вы к ним со всей душой… А они… Просто слов нет!