Макс Фрай - Большая телега

— Погодите, — попросил я. — У меня от ваших историй уже голова кругом идет. Я так и не понял, откуда приезжают эти ловцы? И почему покупка книг, пусть даже в чужой стране, требует от них таких усилий? И что значит «счесть себя неотъемлемой частью чужой реальности»? Почему — «чужой»? Ох, похоже, я вообще ничего не понял.

— Конечно ничего, — согласилась зеленоглазая. — Это естественно. Но если вам действительно интересно, можно просто съездить в Фано. Это недалеко, а ловцы книг — люди дружелюбные и любопытные. Глядишь, подружитесь. А меня расспрашивать бесполезно; строго говоря, мои знания о ловцах книг сводятся к тому, что они уже давно застолбили за собой Фано, и нам… то есть я хотела сказать ветрам, досталась Чивитанова. Грех жаловаться, отличное местечко, один из самых дешевых и непопулярных курортов в этих благодатных краях — именно то, что требуется.

Она умолкла, о чем-то задумалась и вдруг совсем иным, будничным тоном сказала:

— Меня, конечно, очень интересно слушать. Но чего вам сейчас на самом деле хочется, так это искупаться. Идите, я посторожу ваш рюкзак.

Я открыл было рот, чтобы вежливо отказаться — дескать, потом, успеется. Но, поразмыслив, сказал только «спасибо» и побежал к воде.

Вернулся я полчаса спустя. Моя одежда по-прежнему была влажной, но уже не от пота, а от соленой морской воды. Сел напротив зеленоглазой женщины, одной рукой взял чашку с эспрессо — она, похоже, сделала заказ, увидев, как я выхожу из воды, — другой убрал со лба мокрые волосы и блаженно выдохнул:

— Господи, как же хорошо.

— Да, неплохо, — благодушно согласилась она. — Для полного счастья не хватает только свежего ветра.

— Сами же говорили, тут их полно, — улыбнулся я.

— Полно, совершенно верно. Причем некоторые из них совсем рядом. Видите белобрысую парочку у стойки? Брат и сестра Бернштайнвинд, [64] Бернштайнвинд ( нем. Bernsteinwind, «янтарный ветер») — ослабевающий северо-западный ветер с моря на балтийском побережье Калининградской области, который при морской зыби способствует вымыванию так называемой янтарной травы из обнаженных янтарных слоев и гонит водоросли с янтарем к берегу. романтические золотоглазые немцы, по вечерам, налившись граппой по самые брови, они бредут на пляж и вслух читают морю отрывки из Томаса Манна. Море, впрочем, остается довольно; не знаю, любит ли оно немецкие романы, но обожает внимание… А эксцентричный синьор за дальним столиком, в шляпе канотье, красных подтяжках и с хризантемой в петлице, — не кто иной, как сам Бурашка Сильх. [65] Бурашка сильх ( мальт. burraxka silch) — шквал с градом в Средиземном море вблизи острова Мальта. По утрам он приходит на пляж несносным мальчишкой и швыряется камнями в купальщиков, к полудню взрослеет и становится вполне милым человеком, невзирая на ужасные подтяжки, но спать уходит сварливым, вздорным стариком — такие уж у него причуды. А вон в тех шезлонгах — нет-нет, левее! — возлежат сеньориты Солано. [66] Солано ( исп. Solano) — горячий и влажный восточный, юго-восточный или южный ветер на юго-востоке и юге Испании, а также в Риме. Возникает и усиливается при дневном солнечном прогреве. Действует на людей угнетающе, порождает неприятные ощущения страха из-за высокой температуры, влажности и запыленности. Отсюда, пожалуй, не разглядеть, но они выглядят как бабушка и внучка, вернее, как прабабушка и правнучка; характер у обеих не сахар, при этом девочка ведет себя как выжившая из ума старуха, а бабка, напротив, как капризная девчонка… А скоро здесь появятся сестрицы Инферно, [67] Инферно ( итал. inferno) — дневной ветер в долине озера Лаго-Маджоре (Италия). Его называют ветром из преисподней. в это время они обычно обедают, а за ними непременно притащится пан Йоновек, [68] Йоновек ( чешск. jonovek) — холодный северный ветер в Чехословакии. Приводит к намерзанию изморози на наветренных сторонах сооружений и ветвей растений и деревьев. он очень трогательно, в старомодном духе ухаживает за всей троицей, не в силах выбрать одну из барышень; впрочем, его можно понять… Так что да, я говорила вам сущую правду: ветров в Чивитанове больше, чем обычных курортников. Но что толку, если никто не желает дуть. На вас вся надежда.

— Почему — на меня? Я-то точно не ветер.

— Пока нет, — согласилась она. — Но я почему-то уверена, вы совсем не прочь попробовать, каково это.

— Я-то, может, и не прочь. Но я, ничего не попишешь, уже родился человеком. И прожил в таком виде сорок с лишним лет. Довольно поздно что-то радикально менять, вы не находите?