Карл-Йоганн Вальгрен - Личное дело игрока Рубашова

Фануэла с ненавистью посмотрела на дверь в комнату пленника.

— Дискриминация… дискриминацию мы бы еще пару лет стерпели. То, что нас лишили всякого политического влияния. Что государственные строительные программы распространяются только на протестантов. Что поддержку получают только протестантские фирмы, где могут работать только протестанты. Что протестантам без ограничения выдают лицензии на ношение оружия. Мы, может быть, даже стерпели пытки в английских тюрьмах. Или насильственное кормление через зонд, если люди объявляют голодовку, отстаивая право считаться политзаключенными. Но то, что происходит сейчас, мы не потерпим. Это невозможно, Рубашов. Протестантские снайперы на крышах в Западном Белфасте, стреляющие в людей, выходящих из церкви после службы? Британские спецслужбы, избивающие мирные демонстрации католиков, но глядящие сквозь пальцы, когда эти банды убийц устраивают очередную бойню? Мы обязаны на это ответить. И мы победим. Потому что за нами — народ, а перед нами — будущее. Больше половины детей, рожденных в Ольстере, — католики. Спасибо за это нашей вере. Единственной истинной вере. Добро, поверь мне, Рубашов, в конце концов победит.

Она права, думает он, разглядывая детали чертежа. У них везде есть сочувствующие. В любом доме найдется прибежище для солдата ИРА, спасающегося от англичан. Монахи предоставляют им монастыри. Ирландская полиция смотрит сквозь пальцы на контрабанду оружия…

— Итак, у тебя четверть часа, чтобы заложить бомбу. Ради Ирландии, ради истинной веры. Крышка реактора будет открыта для замены топлива с 15.00 до 16.00. Посмотри сюда. Ты видишь купол, он тоже будет открыт. И шлюз. Ты находишься точно под ними. Бомба с часовым механизмом, она рванет точно в 16.05. В 15.55 Доннес выключит охлаждение. То есть у тебя десять минут, чтобы убраться оттуда.

— Я не хочу оттуда убираться.

— Тогда ты умрешь, Рубашов.

— Надеюсь.

— Я тебя не понимаю. Зачем эти жертвы? Нам нужны люди с твоим самообладанием, с ледяным хладнокровием, дорожащие жизнью — еще так много осталось сделать! Мы не можем позволить себе малодушно умереть до окончательной победы.

— Это задание для самоубийцы. Сколько у вас есть людей, готовых на это пойти?

Фануэла улыбнулась.

— Не так много, — сказала она. — Только ты. Ты — единственный, кто добровольно захотел взяться за это задание.

Она показала на чертеж.

— Ты даже ничего и не заметишь… Будет неслыханный взрыв! Когда охлаждение выключено, ядерное топливо плавится до состояния плазмы. И когда плазма вступает в контакт с водой… какой фейерверк! Его будет слышно, я думаю, даже в Лондоне. Все взлетит в воздух — пульт управления, трансформаторы, вся станция… А плазма, Рубашов, плазма, эта жидкая материя с температурой в миллион градусов, прожжет под собой землю и утонет в ней, превратив весь район в огонь и газ…

Неужели это правда? Неужели настал наконец его час? Должны же быть границы, не все же может перенести его заговоренный организм… Должен же быть определенный радиус действия даже у проклятия Сатаны… Где-то здесь, в извивах тонких чертежных линий, прячется его спасение.

Фануэла нажала кнопку на вдруг ожившем уоки-токи. [54] Уоки-токи (англ. — walky-talky) — мобильное переговорное устройство с относительно небольшим радиусом действия. «Патруль поднимается по Кашмир-роуд», — сказал мужской голос.

— Очень хорошо. Морган? Ты меня слышишь? Открывай новый фронт на Донвилл-стрит.

— Понял.

В воздухе перед окном пляшут, как черные бабочки, хлопья сажи. С баррикад доносится непрекращающийся рев толпы. Где-то неподалеку, там, где Морган сейчас открывает новый фронт, сухо треснул выстрел.

— Только одну услугу ты должен нам оказать, прежде чем мы пошлем тебя в Англию, — говорит она. — Ты должен обменять эту лойялистскую свинью на одного из наших. Завтра состоится обмен пленными.

Она свернула чертежи и подошла к двери.

— Я имею в виду его. Мы его обменяем.

Стиофейн Моррин вставил ключ в замок. Он был похож на святого — ясные синие глаза словно освещали белый матовый лоб, отчего создавалось впечатление, что над головой его сияет нимб.

Помещение вряд ли больше тюремной камеры. Пленник лежит на куче одеял на полу. В руке его спичечный коробок, разрисованный огрызком карандаша под электробритву. Такими игрушками он обычно утешается в изоляции. В коробке сидит шмель. Он поймал его, когда тот по ошибке залетел в вентиляционное отверстие. Когда он встряхивает коробку, шмель начинает жужжать, кажется, что в руках у него и в самом деле электробритва. Он мирно водит спичечным коробком по небритой щеке.