Карл-Йоганн Вальгрен - Личное дело игрока Рубашова

Он открыл и остался стоять. Внезапный, невесть откуда взявшийся знобкий ветерок пронесся по лестничной площадке. Огонь от лампы заколебался, и в игре пробегающих по стенам длинных и острых теней Николаю Дмитриевичу никак не удавалось различить черты лица своего гостя. Только странный запах — уксус, немного, кажется, тухлое яйцо… угольная пыль… Может быть, аммиак, скисшее молоко и, совсем уж неуместно — то ли рокфор, то ли стилтон.

— Йозеф-Николай Дмитриевич Рубашов? — спросил гость высоким, чуть ли не детским голосом. — У нас назначена встреча, не так ли?

— Это я, — сказал Коля, подивившись, что гость назвал его полузабытым полным именем.

— Вот и прекрасно. Прошу простить, но задерживаться не могу. Время мое расчислено по минутам.

С этими словами он решительно вошел в прихожую, закрыл за собой дверь и снял шубу из отливающего серебром меха — Николай не припоминал, что он когда-либо видел подобный. Гость протянул ему руку, и Коля пожал ее, не в силах отделаться от чувства, что все это происходит во сне.

— Я и думать не мог, — сказал он, — вернее, не предполагал…

— Что я все же приду, хотите вы сказать? — не давая ему закончить, спросил гость. — Или, по-вашему, я должен был явиться в сопровождении раскатов грома и ливня из живых лягушек? Mon frere, quelle folie. [3] Какая чушь, брат мой! (фр.). Или вы не видите ракет за окном? Если это каким-то образом ускользнуло от вашего внимания, позвольте напомнить: наступает двадцатый век. По грегорианскому календарю — через четверть часа, если быть точным.

Он перебросил шубу через руку. Коля смущенно улыбнулся — теперь он наконец разглядел гостя. Тот был приблизительно в его возрасте, если судить по внешности, но это, разумеется, обманчиво. Небольшого роста, поджарый, намечающаяся лысина. Тупой нос, из недр которого вот-вот готова была скатиться капля, похожая на растаявшую жемчужину. Круглые очки, порез от бритья на щеке. За ухом ручка-вставочка, а в руке — потрепанный коричневый портфель из телячьей кожи.

— Чего же мы ждем? Я никак не могу задерживаться после полуночи. Уверяю вас, Йозеф-Николай Дмитриевич — подписать контракт недолго, но процедура требует соблюдения установленного порядка.

Коля снова застенчиво улыбнулся и пригласил гостя следовать за ним. Они прошли через прихожую, выстеленную сильно потертыми коврами сомнительно бухарского происхождения, и переступили дверь Колиной комнаты в четвертом этаже, окнами на Садовую.

Фейерверкерия за окном все прибавляла и прибавляла, являя собою истинные шедевры пиротехнического искусства — наипричудливейшие фигуры, метлы, грибы, букеты; даже знаки Зодиака, окрашенные в цвета русского флага, беспрерывно вспыхивали в ночном небе. У столика, где лежала нераспечатанная колода, Николай помедлил. У него немного кружилась голова, как бывает, если после долгого лежания вдруг резко поднимешься с постели.

— И что же вы на меня уставились? — спросил гость. — А, понимаю… мои одеяния… что, уже не в моде? Заверяю вас: я стараюсь, как могу, но не успеваю, не успеваю… Только сошьешь костюм, а он уже безнадежно, постыдно устарел, и уже надо шить следующий. Я стараюсь, Йозеф-Николай Дмитриевич, очень стараюсь; но попробуйте вообразить — вечный цейтнот, визиты, визиты… очень многие желают со мной встретиться, по самым разным, самым-самым разным причинам.

Он положил шубу на шезлонг, с чисто женскою небрежной грацией, палец за пальцем стянул замшевые перчатки и неодобрительно покосился на окно.

— Чертоград, — пробормотал он, — так они называют свой город. Олухи. Что за вирус такой поразил людей? Скоро мы уже в двадцатом веке, но неужели вы и в самом деле думаете — что-то изменится? Вряд ли. А если и изменится, только к худшему.

Он снял запотевшие очки, тщательно протер их манжетом сорочки, снова устроил на носу и оборотился к Николаю.

— А вы, Коля? — спросил он, улыбаясь. — Что вы сами-то хотите? Женщину? Может быть, много женщин, гарем, чтобы они поили вас вином и кормили засахаренными грушами? Деньги? Золото, драгоценности… может быть, три желания? Очень популярно. Скажем так: месть врагу, исцеление хронического сифилиса и, разумеется, рецепт любовного эликсира. Признавайтесь, признавайтесь, здесь нечего стыдиться. К тому же вам трудно меня удивить — чего я только ни слышал…

Коля вновь обратил внимание на странный запах, исходивший от гостя, — на этот раз ясно угадывался новый нюанс: дешевый провинциальный одеколон. Недурные предложения, подумал он, весьма привлекательно… если, конечно, это и в самом деле тот, о ком я думаю… если все это мне не снится, а в этом я никак не уверен. Деньги! Забыть про долговую яму! Да и бог с ней, с долговой ямой, одну ночь, всего одну ночь, лучше в мае, пусть даст мне одну ночь, чтобы бродить с Ниной Фурье по сонному Петербургу, пусть ее белые тонкие пальцы сплетутся с моими, пусть губы ее, похожие на красные виноградины, шепчут что-то мне в ухо… О нет, я должен как-то оправдаться перед матерью, купить ей дворец на Морской, нанять слуг, сестер милосердия, как-то облегчить страдания, пусть горькая осень ее старости обратится в благоухающую весну… Но все это не входило в его планы. Сейчас речь шла только о чести.