Жеральд Мессадье - А если это был Он?

— Он совершенно извратил смысл обвинительных речей Осии, которые были обращены к евреям-отступникам, усвоившим в вавилонском плену тамошние верования, а он превратил это в обещание Бога призвать к себе чужеземные народы! [83] Ср. у Осии: «И посею ее для Себя на земле, и помилую непомилованную, и скажу Моему народу: „Ты — Мой народ“, а он скажет: „Ты — мой Бог!“» (Ос. 2:23); у Павла: «Как и у Осии говорит: „Не Мой народ назову Моим народом, и не возлюбленную — возлюбленною; и на том месте, где сказано им: вы не Мой народ, там названы будут сынами Бога живого“» (Рим. 9:25–26). Я думаю, что на самом деле он никогда не читал Осию. Он называет меня то Мессией, то Христом, будто слово арамейское и слово греческое не означают в точности одно и то же — «помазанник» и будто я в самом деле им был!

Он покачал головой. Инчбот выглядел изумленным.

— И я никогда не говорил, что женщина — тело без головы.

— Ты хочешь сказать, что он фальсификатор?

Эммануил Джозеф пожал плечами.

— Представление, которое он распространял обо мне, вполне согласовывалось с предыдущими верованиями тех, кто его слушал. Люди обнаруживали в них Восток и Азию, мифы о молодых и прекрасных богах, принесенных в жертву жестокости мира: Озирис, Адонис, Таммуз, Митра… — Он засмеялся. — Первые статуи, которые римские христиане воздвигли в мою честь, были статуями Аполлона, на которых они просто заменили надпись.

— Но тогда, — заметил семинарист, — вся церковь…

— Какое же человеческое предприятие безупречно? Церковь основана на словах людей, которым свойственно ошибаться, и становилась жертвой людского безумства и тщеславия, как и все прочие предприятия. Она неоднократно реформировалась, реформируется снова.

— Выходит, я теряю время, изучая богословие?

Эммануил Джозеф посмотрел на своего собеседника испытующим взглядом:

— Чего ты ищешь в жизни? Хочешь блистать в глазах ровни? Или же хочешь отыскать свою собственную истину? Если так, то от богословия, видимо, тебе не будет большого проку. Неужели ты думаешь, что пастух, глядевший на небо в стародавние времена, нуждался в богословии, чтобы быть чистым, добрым и праведным? Все ухищрения прежних богословов не помешали Лютеру расколоть церковь.

Артур Инчбот сделался задумчив. Он смотрел на человека напротив и думал о трапезе у Симона Фарисея, мысленно сравнивая ее с этим скромным перекусом в вашингтонском кафетерии.

— Как получается, что ты материален и нематериален одновременно? — спросил он.

— А разве все мы не таковы? Когда божественный свет проникает в нас, он делает бессмертными некоторые моменты наших жизней.

— Но ведь ты умер?..

— Не на кресте. Но я на самом деле умер. И, как все мы, я не мертв.

— Но ведь ты сподобился тела славы.

Эммануил Джозеф покачал головой.

— Другие тоже. Падре Пио часто достигал этого состояния при жизни, поскольку его видели одновременно в разных местах.

Какая-то молодая женщина вошла в кафе и села за соседний столик. Она сняла пальто и осталась в футболке с надписью «Потребительство — грех». Эммануил Джозеф и его сотрапезник не смогли удержаться от улыбки. Коммерсанты не теряли времени даром, извлекая выгоду даже из обличений чрезмерного потребительства, сделанных Человеком из веба.

Пастора Фулберта сменил на экране комментатор, сообщивший, что следствие по делу Андерса-Шмидта выявило невероятных сообщников, среди которых оказались некоторые руководители «Трансуорлд корпорейшн». Заодно напомнил, что Андерс-Шмидт был пойман за руку на Уолл-стрит самим Мессией — ибо так теперь называли Эммануила Джозефа.

— Перст Господень указал на этого человека, — добавил комментатор.

Эммануил Джозеф сдержал нетерпеливый жест.

— Послушай, Господи, у меня к тебе последний вопрос, — сказал Инчбот, наклонившись к своему собеседнику. — Ты явился еще раз, чтобы установить мир на земле. Как великий миротворец. Но как ты поступишь с китайцами? Они же не веруют в Великого Бога, чьим посланцем ты являешься. Они поглотят весь мир.

Эммануил Джозеф покачал головой.

— Это будет потруднее, чем с теми, кто в Него верует, — сказал он задумчиво. — Но справимся.

Инчбот был явно растерян.

— Неужели Господь занимается экономикой? — спросил он. — Политической экономией?

Эммануил Джозеф рассмеялся.

— Он занимается жатвой, а я — уловом.

Молодая женщина повернулась к ним и посмотрела. Оба решили встать и уйти. Снаружи их встретил пронизывающий северный ветер. Когда улица вокруг них опустела, семинарист взял руки Эммануила Джозефа и поцеловал.