Жеральд Мессадье - А если это был Он?

Он сошел с трибуны и покинул Дворец конгрессов, сопровождаемый муллой — министром внутренних дел и несколькими охранниками.

В каких-нибудь трехстах километрах оттуда, в Кетте, в одном из медресе, принадлежащем «Джамаат Улум эль-Исламия», исламской организации, считавшейся одним из очагов самого крайнего экстремизма, мавлана Рафик Абд эль-Азим сидел перед телевизором, разинув красногубый рот в зарослях черной бороды и выпучив сверкающие гневом глаза. Передавали заседание ассамблеи в Исламабаде.

Присутствовавшие вместе с ним в комнате четырнадцать юнцов только что стали свидетелями совершенно невероятных событий и были теперь ошеломлены и подавлены. Ведь они уже два года готовили себя к священной войне, а некоторые недавно вернулись из горного Вазиристана, из тренировочных лагерей, которые курировал сам мулла Омар. Там они научились прицельной стрельбе, сборке и разборке АК-47, взрывному делу, рукопашному бою. Они горели от нетерпения схватиться с неверными, которые угрожают чистоте ислама и незаконно удерживают его территории.

Однако они только что увидели и услышали изобличение единственной цели их жизни, к тому же человеком, которого религиозные лидеры всего мусульманского мира почитали за наби!

И еще они видели чудо, бросающее вызов чувствам и уму!

— Это сфабриковано на деньги американцев! — кричал мавлана, который был их вероучителем и при этом военным инструктором. — Этот человек — не наби! Это американский шпион! Или израильский!

Гневным жестом он протянул руку, чтобы выключить телевизор, стоящий на низком столике у стены. Эти телевизоры и впрямь сатанинская выдумка! Правы были талибы, разбивая их вдребезги.

Поразивший его электрический разряд встопорщил дыбом бороду и сбросил тюбетейку с головы. Он взвыл.

Студенты тоже заорали.

В следующую секунду он рухнул.

Потрясенные ученики — и шести-семилетние мальчишки, и пылкие шестнадцати-семнадцатилетние юноши — тупо уставились на безжизненное тело. Они не знали приемов реанимации.

В любом случае закатившиеся глаза муллы смотрели теперь только на тот свет.

Ученики опять заорали и бросились вон из комнаты. Через несколько минут они переполошили все медресе. Но их ужас возрос еще больше, когда, едва покинув комнату, они услышали за спиной невероятный грохот. Обернувшись, они увидели, что на них обрушилось новое проклятие: телевизор взорвался, и языки пламени уже лизали пышную бороду муллы.

Новые вопли. Ад вознамерился поглотить останки святотатца. Ибо как иначе истолковать это чудо? Они оттащили мертвеца подальше от пламени и стали гасить пожар.

— Значит, этот человек — нечестивец, — сказал прибежавший на место событий глава медресе, указывая на труп Рафика Абд эль-Азима. — Он пытался остановить слово Божье.

Вечером весть о несчастном случае разнеслась по Кетте. Назавтра ее знала вся страна.

Два чуда в один день. Это перст Божий.

Наступила ночь. Янтарный водопад застыл, излившись на прибрежный лед. Но льдины были теплыми и мягкими, а впрочем, это оказались простыни. Да и янтарь в мерцании масляной лампы обернулся трепетным телом.

Женский голос раздался в полутьме:

— Вот и кончена моя жизнь.

— Почему?

— Поражена любовью наби, как дерево молнией, — сказала она мечтательно. — К чему жить дальше?

— Выходит, любовь несет тебя к смерти, женщина? — спросил он мягко.

— Твоя была словно нестерпимый свет, озаривший пустыню моего прошлого и будущего. Дальше я смогу жить, только думая, что вознеслась на небо в твоих объятиях, но вновь спустилась на землю.

— Неужели ты не поняла, что любовь и есть этот свет?

— Но с кем я его познаю после тебя?

Мужчина повернулся к ней:

— В каждом есть искорка божественного света. Научись видеть ее. И ищи того, в ком она сверкает ярче, чем в других.

Она улыбнулась.

— Придется не одну жизнь пройти из конца в конец, чтобы найти искру хотя бы во сто крат менее яркую, чем твое пламя.

Наступило молчание. Протянув руку к ночному столику, женщина закурила сигарету.

— Теперь я всего лишь прелюбодейка, — сказала она, выдохнув струйку дыма.

— Почему? Разве ты нарушила клятву верности?

— Нет, первая в моей жизни родилась этой ночью — в моем теле.

Рука мужчины погладила «клятву» и нежно коснулась ее груди.

— Прелюбодеями становятся только под взглядом своей совести, — заметил он.

— А теперь ты уйдешь, ты ведь сам это сказал, — опять начала женщина.