Финн - Здравствуйте, мистер Бог, это Анна

— Она застряла высоко на дереве и никак не могла спуститься — я и упала, — сказала Анна.

— С ней все хорошо.

— Она так испугалась. Она же всего лишь котенок.

— Все в порядке. С ней действительно все в порядке. Ты отдыхай. Я посижу с тобой. Ничего не бойся, — сказал я ей.

— А я и не боюсь, Финн. Я совсем не боюсь.

— Поспи немного. Кроха. Поспи, а я побуду с тобой.

Ее глаза закрылись, и она заснула. Все будет хорошо, я знал это где-то глубоко внутри себя. Прошло два дня; это чувство росло и наконец превозмогло все мои страхи. Ее улыбка и бесконечные разговоры о мистере Боге только увеличивали мою уверенность. Затянувшиеся внутри узлы постепенно распускались.

Я как раз стоял и смотрел в окно, когда она позвала меня.

— Финн!

— Я здесь, Кроха. Хочешь чего-нибудь? — я подошел к ней.

— Финн, я как будто выворачиваюсь наизнанку! — на лице ее было удивленное выражение.

Холодная, как лед, рука схватила меня за сердце и как следует стиснула. В памяти тут же возникла Бабуля Хардинг.

— Кроха, — кажется, мой голос был слишком громким. — Кроха, посмотри на меня!

Ее глаза мигнули, а на губах появилась улыбка. Я кинулся к окну и одним даром распахнул его. На улице была Кори.

— Доктора! Быстро! — крикнул я.

Она кивнула, повернулась на каблуках и ринулась прочь. Я уже знал, что сейчас произойдет. Я вернулся к Анне. Плакать было не время; времени для слез вообще не было. Никогда. Ледяной ужас в сердце напрочь заморозил все мои слезы. Я взял ее за руку. В голове пронеслись слова: «Что бы вы ни попросили во имя Мое…» И я попросил. Я взмолился.

— Финн, — прошептала она, и улыбка осветила ее лицо, — Финн, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Кроха.

— Финн, бьюсь об заклад, мистер Бог возьмет меня за это на небо.

— Уж будь уверена. Он ждет тебя.

Мне хотелось сказать больше, гораздо больше, но она уже не слушала меня, а только улыбалась.

Дни сгорали, как огромные дымные свечи, время плавилось, текло и замерзало в ужасные и бесполезные глыбы.

Через два дня после похорон я нашел Аннин мешочек с семенами. Что ж, чем не занятие. Я пошел на кладбище. Там мне стало только еще хуже. Пустота. Если бы только я был рядом в тот момент, если бы только я знал, куда она полезла, если бы только… если бы только… Я вдавил семена в свежевскопанную землю и в приступе горя отшвырнул мешочек.

Я хотел возненавидеть бога, хотел выкинуть его из своего мира, но он не уходил. Он вдруг стал реальнее, да, гораздо реальнее, чем был когда-либо. Ненависть так и не пришла, зато пришло презрение. Бог был идиотом, кретином, болваном. Он мог спасти Анну, но не сделал этого; он просто позволил свершиться этой вопиющей, невероятной глупости. Это дитя, это прекрасное дитя погибло — и когда! Ей не было еще и восьми! Она только-только… Черт! Черт! Черт!

Годы войны унесли меня далеко от Ист-Энда. Война топтала лик земли своими окровавленными сапожищами, пока безумию не пришел конец. Тысячи других детей погибли, тысячи были искалечены или лишились крова. Потом безумие войны стало безумием победы. В ту ночь я напился в стельку. А что, выход, не хуже других.

Некоторое время назад мне передали связку книг, но я даже не почесался их распаковать. Зачем? Это был еще один момент пустоты; я не знал, что мне с собой делать.

За эти годы мои глаза устали смотреть, а уши — слушать. Что-то промелькнуло — знак, видение… всего на секунду, и нет его. Я взял книги. Ничего интересного. Вообще больше ничего интересного. Я пролистал несколько страниц. Они шелестели у меня между пальцами, пока в глаза не бросилось имя: Кольридж. [59] Кольридж Сэмуэль Тэйлор (1772–1834) — английский поэт-романтик, критик и философ. Для меня Кольридж всегда был выше всех. Я начал читать:

«Я принимаю всем сердцем теорию Аристотеля, которая гласит, что поэзия как таковая носит, по сути своей, идеальный характер, что она избегает и исключает из сферы своего внимания все невзгоды, что ее…»

Я перевернул несколько страниц и снова начал читать. И со страниц книги передо мной восстал Старый Вуди.

«Процесс работы поэтического воображения Кольридж иллюстрирует при помощи следующих строк, принадлежащих перу сэра Джона Дэвиса:

Дымные костры «людей ночи» вспыхнули у меня перед глазами. Вокруг огня сидели Старый Вуди, Каторжник Билл, Старуха Лил, Анна и я. Через несколько строчек мои глаза натолкнулись еще на одно слово — «насилие».