Андрей Рубанов - Йод

Это бизнес виноват.

Я добираюсь до дома, подавляю желание выкурить сигарету, лезу под душ.

В моей стране коммерсант всегда должен быть начеку. У него мало прав и очень много обязанностей, и вы не найдете на территории России ни одного бизнесмена, который бы не напрягался, если в его кабинет заходит представитель государства. Нервничает и пугается каждый, от владельца цветочного ларька до хозяина нефтяной компании. Нельзя организовать свое дело и однажды не нарушить какой-нибудь закон. Если у тебя свое дело, ты боишься и живешь одним днем. Бизнесмены пьют как лошади. Конечно, русские купцы всегда пили много и крепко – они были мощные ребята и пьянствовали тоже мощно. Но я все-таки неплохо знаю историю и сомневаюсь, что в дореволюционной России банды всевозможных государевых слуг вгрызались в каждого торгового человека, непрерывно запрещая, проверяя, обкладывая налогами и грозя каторгой. Купец был купцом, фабрикант – фабрикантом, а мошенник – мошенником. Сращение статуса купца со статусом прохиндея произошло уже в новейшее время. В начале девяностых Герман Стерлигов – ныне охуенно православный мужчина – публично объявил, что намерен построить в Риоде-Жанейро памятник Остапу Бендеру, предтече российских предпринимателей (ей-богу, так и было сказано в газетах: «предтече»). Эта акция и несколько других подобных как раз и сделали слово «коммерсант» синонимом слова «плут».

Памятник так и не был построен.

Но я не плут, не комбинатор, и я не хочу, чтобы меня так воспринимали. И я такой не один.

А теперь слушайте: мне сорок лет, восемнадцать из них я занимался коммерцией. Сейчас я вылезу из ванны, досуха разотрусь жестким полотенцем и пойду пить свежезаваренный чай, а вы идите все к черту с вашими налоговыми декларациями, уведомлениями, запросами, предписаниями и прочими красивыми бумажками. Я человек дела, а не бумажная крыса. 1

Такие или примерно такие внутренние монологи, с тем или иным количеством грубых ругательств, я произносил все двенадцать дней, проведенных в родительском доме. Вставал рано, бегал – даже в непогоду, – полчаса лежал в ванне, плотно завтракал, а потом бездельничал. Иногда пытался что-то писать, но написанное не перечитывал. Вечером, к моменту возвращения родителей с работы, уходил бродить и возвращался за полночь, когда мать и отец уже спали. Я не хотел, чтобы мне задавали вопросы, – мне тогда пришлось бы напрягать мозги, придумывая ответы; а я не желал напрягаться.

На четвертый день возник-таки школьный друг, сосед по парте Поспелов. Так встречаются люди только в маленьких городках: я шел по улице, он ехал мимо на машине, притормозил, открыл окно и окликнул меня, и захохотал от удовольствия. Русским городкам, конечно, далеко до кавказских городков, где можно остановить два автомобиля на проезжей части, окно в окно, и вступить в беседу, минут на десять, пока вокруг не образуется затор и у прочих водителей не иссякнет терпение; в местечках, где все друг друга знают с детства, менее дерзкие и авторитетные мужчины на менее престижных машинах будут мирно ждать и четверть часа, и больше, пока два обладателя пыльных джипов не выкурят по сигарете, обсуждая текущие дела, и пробка обычно рассасывается только при появлении девяностолетнего аксакала на повозке, запряженной осликом; старик выкрикнет что-нибудь вроде «а ну с дороги, малолетки, не мешайте взрослому человеку дело делать!» – и сорокалетние малолетки рвут свои джипы с места.

Я сел к Поспелову в его «ниву».

– Ты чего здесь делаешь? – спросил он.

– Отпуск гуляю.

– Хо, – сказал Поспелов. – Нашел где отпуск гулять.

В его машине пахло шашлыками.

– Хорошая тачка, – сказал я.

Сосед по парте хмыкнул.

– Тесть помер; мне досталась, – он похлопал рукой по пластмассе. – Двенадцать лет, а как новая. Ничего аппарат. Только некрасивый.

– А мне нравятся уродливые машины.

Мы говорили, как будто расстались только вчера. Хотя не виделись два года.

– А чего ты здесь? – спросил Поспелов. – А не в Лондоне? Или в Париже? Последний раз, когда я тебе звонил, ты был в Греции.

»Лондон» он произнес с ударением на второе «о». А «Греция» – с сильным фрикативным «г». Специально, для забавы.

Он звонил мне редко, обычно без какого-либо повода, и его последний звонок действительно пришелся на момент, когда я поджаривал живот на острове Корфу.

Он был первый парень в классе, широкоплечий жгучий брюнет с пышными, жесткими, как проволока, волосами. Девчонки не давали ему прохода. Сейчас он по-прежнему был красив и даже не особенно располнел, только отрастил живот – рыхлый, безобразный. Настоящий.