Ираклий Квирикадзе - Пловец (сборник)

– Успокойся, Вильям, нас ждет девочка, ей семнадцать лет, ей страшно рожать, ей надо помочь… Ты сейчас очень нервный, я вижу плохой огонь вокруг тебя, ты будешь увеличивать ее боль… успокойся… или уходи…

На тропе появилась велосипедистка – это летчица Соня. Зазвенев звонком, она проехала мимо путников. Но тут же развернулась и, нагнав их, остановила велосипед:

– Здравствуйте. Вы Анна?

– Я.

– Мне о вас Серафима-молочница говорила. Скажите, можно посмотреть, как вы это делаете?..

– Подойди поближе…

Соня послушно подошла. Старуха наклонилась к ее лицу, внимательно осмотрела его:

– Красивая, но…

– Что?

– У недоеной коровы молоко скисает.

Старуха отстранилась от Сони и пошла по тропе. Не оборачиваясь, она говорит:

– Хочешь посмотреть… запру в шкаф или под кровать залезешь. Они не должны видеть тебя…

– Кто они? – спрашивает Соня.

Старуха не отвечает.

Никита, неотрывно смотрящий на красивую летчицу, говорит за бабушку:

– Духи.

– Духи? – переспрашивает Соня.

– Я тоже от них скрываюсь: в шкаф лезу…

– В шкафу сидеть, вижу, твое любимое занятие, – улыбается Соня.

Никита смутился. Посмотрел на Вильяма:

– А это Вильям.

Мужчина и женщина пожали друг другу руки…

В шкафу сидят Никита и Соня. Узость пространства прижала их друг к другу. Никита утонул в большом теле летчицы. В глазах мальчика страх прикосновения и сладостное блаженство. Свисают чьи-то рубашки, штаны, платья. Снаружи слышны чьи-то громкие стоны и крики. Соня напряженно вглядывается в щель шкафа. Она видит старуху Анну, которая в белой ночной рубашке мечется на постели. Анна воет от боли. Руки ее стягивают простыню в комок.

– И как долго это будет длиться? – спрашивает Соня.

– Пока не родится дитя.

Анна руками давит на свой тощий живот, помогая выбраться из чрева воображаемому дитю, кусает от боли губы и повторяет:

– Иди, иди, иди…

Соня, завороженная, смотрит на пантомиму, имитирующую роды у старой женщины. Апофеозом этого чрезвычайно странного действа является камень, который нес Никита. Анна медленно вытягивает камень из ночной рубашки.

Анна говорит радостным и счастливым голосом:

– Иди, иди, не бойся. Я взяла боль твоей мамки.

Вытянув камень, она прижала его к груди и стихла, словно ушла в сон.

Соня, завороженная зрелищем:

– Все?!

– Да.

– Можно выходить?

Никита, страшно заикаясь от волнения:

– Можно, я тебя… поцелую?..

– Поцелуй…

– Можно? – не верит Никита.

– Ну да…

Головы их, прижатые друг к другу теснотой шкафа, чуть потянулись и слились в долгом поцелуе. Соня с трудом отняла свои губы:

– Все, выходим.

Дверь шкафа открылась. Соня вынесла на голове чью-то рубашку, вернула ее шкафу.

Анна спит в обнимку с камнем.

– Ты всегда ходишь с бабушкой на эти дела?

Никита не может отдышаться после поцелуя:

– Когда… ее зовут в ночь… Я… ее веду назад домой… Вильям… всегда остается с рожавшей…

– Вильям… он же за коровами, собаками, свиньями следит, лечит их…

– Да. У бабушки он учится… шаманству…

За стеной в соседней комнате раздался детский плач. Соня пошла на голос. На кровати лежит девушка. Рядом с ней дитя, только-только появившееся на свет. У постели сидит Вильям Терентий Смитт. Низко склонившись к блокноту, что-то записывает. Поглощен записью, не замечает Сони. Соня смотрит на дитя. Молодая мать улыбается.

– И никакой боли?

Молодая мать, счастливая, качает головой. Американец отрывается от блокнота. Смотрит на Соню. Соня смотрит на американца. Кажется, что Вильям впервые увидел, разглядел красивую женщину. Он по-детски открыл рот.

Скрипят колеса велосипеда. Вдали глухо ухает филин. Старуха движется как сомнамбула. Никита несет черный камень.

Анна тихо говорит:

– Найди хорошего, доброго мужчину и сделай с ним дитя… То, что недоеной коровой обозвала, не обижайся: ты и есть недоеная корова…

– Я не обижаюсь… я и есть недоеная…

– Да, девочка, да. Повоевала – и хватит. Теперь найди мужчину, который тебя согреет… И ты оттаешь…

– Я такая оттаявшая, во мне все льется… выливается…

В лунном свете светятся Сонины волосы, глаза, губы… Никита пожирает глазами Соню. Она увидела взгляд мальчика, положила руку ему на голову. Так они движутся по ночному капустному полю.

– Рожать будешь – приду, боль твою себе возьму… Меня многие зовут, я не ко всем иду… к тебе приду… Заметила, как американец смотрит на тебя…