Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

Машину выгрузили в Патрасе и поехали по горным дорогам…

В Дельфы, известные храмом Аполлона и Дельфийским оракулом, приехали поздно вечером, устроились в отеле. Майк остался в номере, Владислава пошел погулять. Тьма-тьмущая, вокруг никого, где-то внизу, под обрывом, гремят колокольчиками козы. Он нашел большой валун, уселся на него, включил приемничек и услышал сообщение о полете Гагарина! От радости Вадим не нашел ничего лучше, как запрыгнуть на огромный камень и сплясать над пропастью чечетку.

Но даже этот рискованный танец не дал полного выхода его чувствам. Хотелось с кем-то поделиться происшедшим, обсудить во всех подробностях…

— Майк, русские человека в космос запустили, — осторожно сообщил он, вернувшись в отель.

Попутчик не сразу отвел глаза от своей книги:

— Что? Не верю…

«Станиславский паршивый!» — съязвил про себя Мартынов и, сдерживая эмоции, пошел на второй заход:

— Так ведь «Голос Америки» передавал…

— Да брешут они всегда! И русские, и этот «Голос»…

«Не тот ты человек, чтобы с тобой радостью делиться», — подумал Вадим и, несмотря на то, что его аж распирало от гордости за свою страну, поскорее лег спать.

Так начиналось его долгое публичное одиночество, когда не с кем поделиться своими чувствами, мыслями, переживаниями.

В Афинах они вновь встретили своих корабельных попутчиков, и Месконис взял у ребят адреса, надеясь встретиться с ним в Америке. Но пока что впереди была Аргентина, куда он также добирался по океану.

…Итак, теперь он был Владиславо Месконис, родившийся в Аргентине, но, по семейным обстоятельствам, с детства проживавший в Греции и Египте. В Каире, в Аргентинском посольстве, ему, кроме загранпаспорта, дали еще и военный билет, сказав, что там должна обязательно появиться отметка о службе в армии:

— Ты не станешь аргентинцем, настоящим человеком, — значительно сказал консульский чиновник, — пока не отслужишь год.

Вряд ли кто поверит, что Мартынову, в ту пору — старшему лейтенанту КГБ, двадцати девяти лет от роду, — хотелось призываться на срочную службу, идти в солдаты! Естественно, он попытался открутиться, избежать этой «радости», но оказалось, что это предельно сложно. А потом один очень опытный товарищ сказал, что в будущем ему это очень пригодится. И связи интересные появятся, да и никто упрекнуть не сможет, что от армии «откосил»…

История умалчивает, каким путем, но сеньор Месконис был определен служить на очень «блатное» место — в, скажем так, военкомат Буэнос-Айреса, в отдел, ведающий связями с иностранцами. То есть заниматься вопросами призыва тех граждан Аргентины, кто, как, по легенде, и он сам, жил за границей, а теперь решил вернуться на родину, исполнить свой «конституционный долг». Ему выдали помятую солдатскую форму б/у, в которой пришлось некоторое время ходить, и даже дежурить — с маузеровской винтовкой времен второй мировой войны и примкнутым тесаком.

Вест знал, что Аргентина в его жизни — всего лишь «ступенька» на пути к «главному противнику». Хотя «ступенька» большая, потому как процесс легализации является очень сложным и ответственным делом. Нужно полностью прожить чужую жизнь, так вжиться в чужую «шкуру», чтобы ничто не могло вызывать ни малейшего подозрения.

Против Аргентины он не работал, хотя и передавал некоторую информацию. В стране один за другим шли военные перевороты, и Центр интересовало, какое впечатление производят они на народ… Сведения, которые мог получить рядовой Месконис от, например, парикмахера, лавочника или солдата, были недоступны дипломату. Но главное, здесь он обрастал связями, которые необходимы для работы разведчика. В основном их приходилось передавать в Центр — у солдата нет времени для продолжения партикулярных знакомств.

А служба проходила успешно, никаких особых проблем не было. Не было, в общем-то, и конфликтов, хотя иногда кое-что и случалось.

Было однажды, что Месконис дежурил по этажу. Зашел в туалет — увидел, что кто-то засунул в унитаз батон, да еще затем и справил туда нужду. В общем, засор, все поднимается, ужас! Надо срочно убирать.

Владиславо спросил солдат, куривших в туалете — не видели, чья работа? Отвечают — Тинго. Здоровенный такой малый, на голову выше Мартынова, но рыхлый. Сын богатого еврея-бакалейщика.

— Ты, что ли, батон в унитаз бросил? — возмутился Владиславо.

— Ну, я. И что? — спокойно отвечал тот, сплюнул на пол и пошел было прочь.

Месконис ухватил его за рукав, развернул и треснул об стену — головой и спиной. Получилось очень звучно, и тут же прибежал капрал, чтобы выяснить, что происходит.