Игорь Ушаков - Семейная сага

Но и я чувствую грех на своей душе: уж лучше бы я согласился тогда с ней, когда она звала меня уехать с ней незнамо куда. С ней, и верно, было бы жить вместе легко. Она человек ласковый, душевный, от нее веет какой-то святостью. То, что у меня к ней было чисто платоническое чувство — это ерунда. Главное, что она все понимала и даже шутила: "Ты не только сам Платоныч, у тебя и любовь ко мне платоническая!" И чего я боялся потерять? Того, что уже безвозвратно потеряно? Ведь Катерины у меня все равно нет. И Сергей, как всякий ребенок, тяготеет больше к матери. Да и меня он почему-то избегает… Сколько я ему не пишу, он мне не

отвечает.

Мог, мог я спасти Катю Буслаеву. И жили бы мы с ней хорошо, дружно, лучше, чем живут многие так называемые

"счастливые" пары.

Но ничего уже не вернешь…

Пустота и усталость — Это все, что осталось. Мне бы самую малость, Только все поломалось… Губ усталая алость,

Глаз печальная жалость — От тебя лишь осталось… Сердце обручем сжалось — Пустота мне досталась…

Пустота и усталость…

* * * * *

Опять нахожу отдохновение в прогулках по рижским окрестностям. Пожалуй, спасают от безысходности только стихи. И лучше всего помогают стихи, обращенные к природе. Наступает некое философское умиротворение. Мысли переключаются с житейской суеты на ощущение вечного, неизбывного… Ведь себя можно жалеть, можно доходить до исступления отчаяния, если представляешь себя центром мироздания… Если же думать о природе, даже не думать, а просто погрузиться в нее, то наступает облегчение.

Не сродни ли это тем чувствам, которые испытывают верующие люди? Возможно…

Стога, стога…

Зеркальность озёр.

Изморось паутиной.

Низкие облака.

Тишина. Простор.

Осени половина.

Свинец небес.

Яшма полей.

Сталь Даугавы.

Сосновый лес

В ожиданьи дождей.

Балтийский август…

ПРИТЧА О ПРОРОКЕ: Распятие

И как настал день, собрались старейшины народа, первосвященники и книжники, и ввели Пророка в свой синедрион и сказали: ты ли Пророк?

Он отвечал им своим обычным любимым ответом:

— Вы сказали, не я сказал…

И отвели затем связанного Пророка к Правителю Римскому над Иудеей. Боясь Пророка и ища его гибели, обвинили его первосвященники и старейшины иудейские в том, что Пророк якобы провозглашает себя среди народа Царем Иудейским, а за этот бунт против власти один путь

— на Голгофу.

Могли бы они организовать и просто побиение Пророка камнями — толпа падка на дикие поступки — брось искру и вспыхнет пламя ненависти. Видимо, скудная жизнь ожесточает людей настолько, что готовы они искать виноватого в их бедах среди любых других, если тем паче

те другие отличаются формой носа или цветом волоса. Но не просто смерть его была нужна первосвященникам, а смерть позорная, смерть от руки власть предержащих, а

не от обезумевшей толпы.

И спросил Правитель приведенного к нему Пророка:

— Правда ли, Пророк, что ты говоришь, что ты Царь

Иудейский?

— Ты сказал, не я сказал… — Ответствовал ему Пророк.

И больше не ответил ни на один вопрос Правителя

Римского, чем немало удивил его.

Тогда, созвав первосвященников и начальников,

сказал им Правитель:

— Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ. Я при вас исследовал и не

нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы

обвиняете его. Отправляю я его к Ироду Антипе, откуда родом Пророк, пусть он рассудит, опасен ли этот блаженный.

И спустя время, вернули Пророка от Ирода Антипы, и удостоверил тот, что нет никакой вины на том. И призвал

вновь Правитель Римский первосвященников и сказал второй раз: все я проверил и перепроверил — нет вины на человеке сем, сказал он о Пророке. Но первосвященники

продолжали настаивать на своем.

И грязно выругавшись, сказал на это Правитель:

"Ваша страна, ваши порядки… Ненавистно мне все, что вы творите даже во благо…" — и подписал приговор невинному.

И настал день казни. А день тот совпал с иудейским праздником Пасхи. И по обычаям той страны давали право народу, собравшемуся перед дворцом Правителя, помиловать одного из осужденных. И воля эта народная чтилась даже между первосвященниками иудейскими.

И вот уже собрался народ на придворцовой площади и гудел подобно улью пчелиному. А кроме Пророка, было

еще трое приговоренных, совершивших истинные

злодеяния. Правитель вышел на балкон и произнес народу:

— Итак, наказав Пророка плетьми, отпущу его ибо он