Игорь Ушаков - Семейная сага

Так вот, когда я увидел то, что увидел, мои сомнения кончились. Я понял, что происходило в маленькой комнате. Я начал откровенно злиться на маму по любому поводу, чтобы она поняла, что я все знаю. Я огрызался и грубил дяде Павлу. Но мало, что изменялось: они продолжали уединяться в той комнате. Может, они не понимали?

Я не знал, как мне быть, а потом решил писать записки папе и класть их ему под подушку, когда меня опять переносили на родительскую постель. Записка была всегда одного и того же содержания: "Папа, дядя Павел не должен жить с нами. С."

Поскольку ничего не помогало, сегодня я прямо сказал маме, когда она мне опять предложила перенести меня в большую комнату, что я никуда не пойду. Я начал тихо презирать ее за то, что она делает, а дядю Павла я просто возненавидел. Мне было очень обидно за папу. Неужели он ничего не подозревает? Но ведь не мне же говорить своим родителям обо всем этом?

Надо посоветоваться с бабушкой. Ведь папа все время шутит, что он только деньги зарабатывает, а глава семьи у нас она.

Елена Степановна. 1946, 12 ноября

Сегодня пошла "выгулять" Сережу первый раз на

улицу. Он уже начал ходить по дому, хотя и на костылях. Сначала он даже стоять не мог — от долгого лежания у него кружилась голова — ведь пролежал он в гипсе больше трех месяцев. На улице зима, скользко. Поэтому мы только вышли из подъезда и сели на лавочку. Он молчал-молчал, а потом и говорит:

— Ба, мне нужно тебе что-то сказать…

— Погоди, Сережа, вот придем домой, расскажешь, а то наглотаешься с непривычки холодного воздуха, не дай Бог, захвораешь.

— Не-а. Дома я не могу, потому что это секрет только для тебя…

— Ну, давай, говори, но побыстрей!

— Ба, а почему мама папу не любит?

— Ну, с чего ты взял, глупенький?

— Я знаю, я видел…

И тут я рассказал про все мои прежние наблюдения,

которые так истерзали мою душу. Конечно, я не про все

говорил своими словами, но бабушка все поняла, как-то погрустнела и сказала:

— Хорошо, что никому сам ничего не сказал. Ты должен быть в стороне от этой истории. Я самая старшая, мне и надлежит в доме порядок блюсти. Я подумаю, что сделать. И я тебе обещаю, что поговорю со всеми. Успокойся, все будет хорошо. У тебя очень хороший и добрый папа. И мама у тебя хорошая. Просто у взрослых не такая простая жизнь, как у вас, детей. Вот вырастешь, тогда многое поймешь сам… Будь таким, как твой папа. Думай о том, чтобы всегда оставаться человеком. Многие живут не думая о душе, но их всегда за это Бог наказывает.

— Ба, а ты веришь в Бога?

— Не знаю, внучек… Я верю в то, что в человеке должен быть Бог. Вот твой папа в Бога не верит, а Бог в нем есть. Ведь главное не в церковь ходить и не крест носить. Главное быть добрым, честным и милосердным человеком. А там, есть Бог или нет… Какая разница?

Пошли мы домой. Сережа замолчал, видно, обдумывал,

что я ему сказала. Он уже большой, все понимает.

А я подумаю, что и как сделать, с кем и как поговорить… Бедный мальчик!..

Катерина. 1946, 4 декабря

Сегодня мама, когда мы остались дома одни, позвала

меня на балкон, чтобы поговорить без лишних ушей. Она тут же закурила, что она обычно делает или когда очень устает, или когда сильно нервничает. По ее виду я догадалась, о чем будет разговор. Скорее всего, ей что-то рассказал Сережа… Мне этот болван, Павел, признался, что Сережка, кажется, видел, как тот снимал презерватив. Вот идиот, поверил, что парень спит и не поостерегся. В конце концов, мог бы это сделать и в уборной!

Может, Сережка давно до всего догадался? Ведь не зря же я эти таинственные записки нахожу под Мишиной подушкой, когда убираю постель.

Так оно и вышло. Мама говорила о моих отношениях с Павлом. С мамой хорошо, с ней можно говорить обо всем открыто, и она спокойно и внимательно меня слушает, даже если не согласна со мной. Другая бы мать разоралась, руками размахалась — вот и весь разговор. У нас было иначе, но тем не менее, разговор был тяжелый и очень для меня неприятный:

— Мама, а что же мне делать? Сделала я, как ты советовала, родила Михаилу сына. Он-то счастлив, а у меня ничего не прибавилось. Сережку-то я люблю, души не чаю, а Миша как был, так и остался какой-то чужой…

— Я не знаю, что тебе делать, но то, что вы вытворяете с Павлом — это недостойно, это грязно! В конце концов, разводись с Михаилом и выходи замуж за Павла, если уж у вас такая неуёмная любовь. Ведь ты понимаешь, что сейчас ты ведешь себя, как последняя шлюха! А какие раны ты наносишь сыну? Ты об этом подумала?