Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

… и ныне, когда летний день высоко вверху затянут тонким слоем облаков, земные декорации матово освещены и не дают теней — знаю: где-то близко случится умерщвление одного "двуногого и прямоходящего из отряда высших приматов" точно таким представителем "животного мира"

Дни с "матовым" освещением не проходят без насильственных смертей, но откуда такая моя уверенность — не знаю…

— Почему "необъяснимая? Не знать объяснения предстоящим событиям — не означает их миновать — убивал бес логикой…

Через год был ещё день, и тогда было матовое освещение декораций, и тогда могло произойти убийство, но не случилось. И было то в Польше. И тогда был всего лишь зрителем потому, что от участия в событии, как всегда, что-то удержало. Но это другая история и о ней — в другом месте.

Глава 89.

Зимние прогулки по монастырю.

Монастырь — пусть и "христианская", но "коммуна". Не дано нам талантов изобретать что-то иное помимо "коммуны". Чтобы ни начинали стоить — всё и всегда у нас заканчивается "коммуной".

Большевики, создавая "первое в мире государство рабочих и крестьян", по скудости ума, ничего нового не изобретали, а всего лишь повторили чужое, но на "свой манер". Но, казалось бы: копия, если её повторить, обязана быть лучше подлинника: в копии ошибок подлинника повторять не следует, в копии проще избегать "недоделок, ошибок, недосмотров и просчётов" подлинника. Но почему-то копии у нас получаются хуже подлинников. Феномен бес назвал "секретом копий".

Убогий социализм, на который "большевиков" только и хватило, был скопирован с русского монастыря: всё и вся в монастыре общее, никакого вольнодумства от насельников, полное подчинение только одному настоятелю. "Образец" был взят "сверху": "если один "отец небесный" волен распоряжаться на небе, то почему на земле должно быть иначе"!?

В монастырях "перекуров" не бывает, вместо них — молитвы. Или "политинформация". "Духовные" беседы, то есть. В обители "спасающие душу" и до сего времени пользуются древними молитвами, в коих никто и никогда не покусился изменить ни одного знака!

Коммунистические "молитвы" менялись "соответственно моменту".

"Отец" народа, тов. Сталин, будучи семинаристом, ничего иного, как только из России сделать грандиозное подобие монастыря с вариациями, не мог.

Почти в центре монастыря стояло здание общей трапезной. Трапезные помещения русских монастырей сооружались по плану:

нижний, "цокольный" этаж — кухня, и "верх", где монашествующие "укрепляли плоть презренной пищей". Со временем советская власть из бывшей трапезной сделала "очаг культуры" типа "клуб".

В первую оккупационную зиму, наслаждаясь редкими "выходами в свет", я доходил до бывшей трапезной и устранял пробелы в знаниях по устройству монастыря.

В одну из таких прогулок комбинация из моих ног и валенок сестры, занесли в помещение монашеской трапезной, а теперь и бывшего клуба. Там увидел мебель странной формы, чем-то похожую на стол, но на трёх, красивой формы "ногах" с колёсиком на каждой. Что это был "рояль" и что он мог рождать звуки в "чреве" — в первую встречу с божественным инструментом не догадывался.

На то время в монастыре пребывало небольшое количество немцев, и они парами ходили "на часах". Зачем? Ведь монастырь из каждой кельи излучал мир и лояльность, никто из обитателей не представлял для пришельцев угрозы и на вопрос, "какого лешего вы ходите с винтовками и мёрзнете"!? — ответа для насельников монастыря не существовало.

У старших мальчишек появилась "игра": стоило часовым удалиться от трапезной-клуба в другую часть монастыря, как орава ребятни мигом забегала в помещение, открывали крышку рояля и колотили по клавишам инструмента! Истошные звуки терзаемого инструмента разлетались в морозном воздухе по монастырю, часовые возвращались без спешки, а "музыканты" давали дёру! Всё это походило на игру в "догонялки". Иногда "артистов" ловили потому, что часовые были военные люди и поймать глупых, хулиганистых монастырских шкетов было для них пустяковым делом. Но, повторяю: в монастыре были не совсем нормальные, хрестоматийные немецкие солдаты, а посему наказаний никому не учиняли. Если в послевоенной советской литературе подобный эпизод писатель закончил бы смертью пойманного "советского мальчика", то не литературный мальчик, как максимум, получал затрещину не сильнее той, какую закатил бы любой из нас за издевательство над инструментом и слухом. Не стреляли оккупанты в монастыре по "советским пионерам", и от "советских ребят" не было обид на врагов: