Лев Сокольников - Polska

Это был первый "мим", коего видел "вживую" и запомнил его навсегда! Боже милостивый, даруй вечное упокоение этой гениальной и прекрасной актёрской душе! Да, может, кто-то и считал его дурачком, кои бывают среди любого народа, но для меня это был первый настоящий актёр! Очень талантливый, беспредельно талантливый! Вот он, вживую! И почему мы скоры в определении "дурачок"!? Он был умнее всех, кто любовался его даром! Я видел, как многие из почитателей его таланта вполне серьёзно с ним о чём-то говорили, и как он, не менее серьёзно, им отвечал. Удивительное сочетание мудрости и шутовства! Ручаюсь за свои воспоминания о том человеке! Да что я! Его знал весь город! Имя у него было, а вот какое — не знаю. Почему бы не спросить тогда!? Ведь я его полюбил сразу, номера, подобные его номерам, я так никогда более в жизни и не видел ни у одного из актёров! Его, я уверен, помнят жители тех кварталов, и если попаду в Люблин — спрошу о нём и помяну рюмкой вина его большую актёрскую душу.

В один из дней на улице появился советский танк. Военный в комбинезоне горелкой резал металл на передней части машины, и было необыкновенно интересно смотреть на его работу. Смотрел долго, пока не заболели глаза. Это была первая встреча с" бензорезом" и он поразил: от маленького и шипящего огненного голубого кинжальчика, на землю перед ногами человека в комбинезоне миллионами капель проливался металл.

Недалёко от "нашего" дома поселились советские солдаты украинской национальности. Обязан упомянуть их национальность: если бы упомянул только "советских солдат", то было бы непонятно, почему они пели украинские песни.

Каждый вечер, перед заходом солнца, пять, или шесть человек выходили на улицу, чинно садились на лавочку перед домом и "заспэвалы":

"Ихалы козаки з Дону до дому

Спiдманулы Галю, повэзлы з собою!"…

Далее музыкальное произведение повествовало о том, "як ции казаки привязалы Галю толстыми…" — а вот чем — так до сего дня не выяснил. В песне было много обещаний глупой Гале, что "тобi крашчэ будэ, чем у рiдной мамы"… В итоге "козаки" добились своего:

" Галю согласилась

на воз погрузылась

Повызлы Галю…"

Почему дело с Галей приняло скверный оборот — и это понять не мог:

"… Запалыли сосну яркими огнями,

Сосна догораэ, Галю вспоминаэ…"

Жуткая сцена со сжиганием молодой девушки мешала жить! Тогда, разумеется, не мог осмыслить чушь, что содержалась в словах песни: "…сосна догораэ, Галю вспоминаэ…"На тогда финальные слова песни были утешением: если сосна сгорела, а Галя всё же продолжает "вспоминать" — то, может, этим и отделалась? "Казаки" для страху "запалыли" другую сосну, не ту, к которой привязали девушку? Зачем, почему её сожгли — было непонятно. Разговоров о сожженных тогда было много, их хватало и без сгоревшей Гали из песни. Песен о сожженных людях в "Кобет Майданек пекло" никто не пел, и в скорости ежевечернее сжигание Гали перестало впечатлять. Музыкальная грусть в исполнении советских украино-язычных солдат была непонятна. И почему они пели на улице? Почему не в помещении? Почему надо было грустить публично? Нагонять тоску на поляков из окрестных домов? Грусти себе на здоровье где-нибудь в укромном уголке, сколько влезет! Но за каким лядом это делаете на улице чужого города? Танцы человека, что забавлял своих соотечественников за рюмку вина, были для меня интереснее и веселее, чем слаженное хоровое нытьё "про Галю" доблестных советских солдат. И опять сравнение: немецкие оккупанты в основном грустили с применением губной гармоники, и каждый мог грустить в одиночку, а у нас — только грусть хором! Принципиальная разница, из-за которой и стоило начинать войну.

До сих пор удивляет в самом себе такое: ну, скажите, почему не могу забыть ненавистные песни врагов? Мелодий немного, три, или четыре, но они сидят в моей памяти прочно и надёжно, как неизлечимая болезнь? Отчего? Неужели во мне, как и у отца, сидят гены коллаборациониста? Вражеского пособника? Почему нравятся поляки, кои постоянно мечтают меня "обвести вокруг пальца"? Почему нам, дуракам русским, нравятся цыгане? Почему и отчего мы начинаем дёргаться, как "в пляске святого Витта", при звуках "цыганочки"?

Моя лагерная мечта сбылась: целыми днями шлялся по городу, и впервые познакомился с таким величайшим изобретением, как кинематограф. Не помню, как забрёл первый раз в польский кинотеатр и не помню, как меня пропустила в зрительный зал открывшегося кинотеатра пожилая пани-контролёр. Без пенёнзев. А ведь "пенязи" — старославянское слово, означающее "платёжные средства".