Лев Сокольников - Polska

Не делаю различий между православным храмом и костёлом, и не могу понят споров иерархов, от которых не хочется бывать ни в костёле, ни православной церкви. Христос-то один!

Глава 25. Город.

Продолжать житие в пустом лагере было как-то неуютно, и отец, как всегда, был откомандирован матерью на поиски нового жилья. Две извечные и не преходящие его заботы: крыша над головой нашей и прокорм!

Куда идти в чужом городе? Пригодились отцовы прошлые вылазки, когда он служил лагерной охране "мальчиком на побегушках" Прошлое служение не прошло даром: он не плохо, для человека из перемещённых, знал город. Или это свойство любого горожанина, из какой бы он страны не был? У отца даже появились хорошие знакомые, и чем они были связаны в те времена — об этом я могу только гадать. Один из добрых поляков посоветовал занять квартиру на втором этаже в доме напротив лагеря. Немного наискосок, через дорогу, ту саму, с трамвайными путями, где отступающие калмыки, чуть-чуть не лишили жизни мать и меня:

— Дзенькуе бардзо, панове! — и мы превратились в жителей польского города. Удивительно: совсем малое время назад я смотрел на эти дома из ворот лагеря, а теперь смотрю на лагерные бараки со стороны! Всего-то перешли дорогу из лагеря, какие-то метры — и, всё, иной мир, другая жизнь.

А ещё через день лагерные бараки подожгли, а кто это сделал — нам не сказали. Бараки спалили потому, что их можно было сжечь, хотя нужды в их уничтожении не было. Они сгорели потому, что были ненавистны, как символ оккупации. Что для поляков одна оккупация менялась на другую — об этом догадывалась часть поляков. Если бы тогда нашёлся сумасшедший и сказал громко, что те "символы", что им принесли с востока, тоже когда-то станут ненавистными — такого сумасшедшего и лечить бы не стали.

Новое наше жильё принадлежало человеку, который по неизвестной причине рванул вслед за отступавшими немцами на запад. Но бежал ли он на запад, или к родне в сельскую местность переждать военные потрясения — этого я, разумеется, не знал. Как долго он бежал — и этого не знаю, но беглец всё же решил, что причин убегать от наступающей армии с востока у него отсутствую полностью. Результатом такой его нетвёрдости было то, что он явился по своему адресу и прекратил наше недолгое жилищное счастье. Чему в днях равнялось наше городское житие — сейчас не могу вспомнить, но оно было коротким и прекрасным, как сон. Чего я только не успел за это время! Исполнялась мечта времён сидения в лагере: я мог бегать в город! Спасибо всем! Даже и тебе, дед-побирушка, за то, что ты меня первый вывел в город… если не считать времени пребывания в госпитале.

С утра я убегал на ещё слабых ногах с польскими ребятами, и где нас только не носило! Видел и страшное: где-то на окраине города, в его восточной части, на дне большой ямы лежал человек в красивой, яркой форме и на коне. Конь серый, в "яблоках" Похоже было, что конь, и человек были убиты одновременно: как-то удивительно слаженно и аккуратно они упали в ужасно глубокий ров и оба лежали на правом боку, как целостная скульптура. Тогда видел, а сейчас думаю:

"кто был тот поляк, что облачился в старую, из прошлого, форму польских гусар, сел на коня (где он его взял в городе!?) вынул саблю и пошёл на врагов! Ведь знал человек, что его атака продлится секунды, что сабля против автомата — "весовые категории" разные, и всё же пошёл!

На краю страшной ямы стояло какое-то немецкое военное устройство, очень похожее на зенитку из моего недавнего прошлого. Да, та самая, из которой, по прогнозам насельницы Губастой, немцы собирались "выбивать городок" Или это была установка для прослушивания воздуха и предупреждавшая о приближении авиации?

Странно! Приближение авиации я чувствовал не хуже установки! Её ценность заключалась в том, что если крутить ручки, то вращалась площадка с сидениями, и когда оно зависало над ямой с убитым — сердце опускалось куда-то ниже пояса… А что, если тот польский гусар пошёл в атаку на "слухачей"!?

Нет у меня миллионов на памятник польскому гусару, поэтому остаётся только словами помянуть его подвиг.

Ходили мы и в какие-то каменоломни, были там рельсы и вагонетки на них. Всё это хотелось толкнуть, прокатить, но сил для такой тяжести у меня ещё не было. На какой день после ухода захватчиков всё это было?

Глава 26. Мирная жизнь.

Дни проживания в оставленной законным владельцем квартире на втором этаже дома через дорогу от сгоревшего лагеря, были самыми прекрасными и яркими во всей моей заграничной жизни. Как звучит, а? Начинаю перечислять всё интересное, что выпало увидеть и узнать в прекрасной, любимой мною Польше: