Лев Сокольников - Polska

Глава 22. Служители Господу.

Сегодня наши монастыри возрождаются, выходят "из мерзости запустения". Не все и не в раз, с трудом и со скандалами. По моим, дилетантским представлениям, для полного торжества монашествующих в отечестве нашем потребуется не менее половины сотни лет,

Есть опасение: за срок в половину века в наши головы может вернуться, как прежде, фантазия о "продолжении строительства коммунизма в отдельно взятой…". Могут в монастырях "по второму заходу" заработать пивзаводы, или молокозаводы? Вполне! Это мы умеем, нам такое знакомо.

Что такое наше, отечественное, монашество? Моё, и, стало быть, непросвещенное суждение, может быть ошибочным: это уход из мира и молитвы за всех, кто остаётся в "мире". Много это, или мало?

Монахини католического госпиталя служили Богу тем, что возвращали к жизни таких дохляков, как я, а это больше, чем только одни молитвы о спасении своей души. Женщины католического ордена спасали меня для будущей мирской жизни и в этом их отличие от православного монашества. Если я усмотрю что-то дополнительное, говорящее в пользу нашего монашества против католического ордена — тут же, не медля, сделаю заявление об этом.

Подвиги, что были совершены когда-то русским монашеством, пытаюсь принизить эпизодом собственного спасения, полученным из рук извечных противников православия: католиков. В самом деле, как можно уравнивать отечественное "святое, великое и древнее" монашество с чужим и чужим и малым католическим? Нельзя такое делать, но в том случае, если бы не стоял вопрос о моей жизни. "Плоды наивной памяти моей":

"почему в России произошёл переворот 17 года? Что, российские монахи плохо, не искренне, молилось богу? Как понимать иначе то, что случилось? Если на шею глупого народа сели недоучившиеся юристы-семинаристы и по совместительству "вожди", кои пустили войну на мою землю в сорок первом, если и после 41 года одиннадцать лет продолжалось правление "вождя, отца и друга народа"? Если были искренние слёзы по его кончине? Если и до сего времени часть граждан отечества мечтают о памятниках "вождю и спасителю народному"? Что можно сказать об этом? Только одно:

— Мы потому бессмертны, что неизлечимы! Что нам смерть!?

Католические монахини молились, молитвы услышаны свыше, и ни одна бомба не упала на госпиталь, где я болел с удовольствием и где "житие мое" было "райским"!

— Пани! Души ваши велики и прекрасны, и не устану поминать вас добрыми словами! Но прошу дать разумение: когда вы просили Высшие Силы отвести советские бомбы от госпиталя, где лежал я, то эти бомбы всё едино куда-то падали? Так? На тех, кто не менее горячо, чем вы, молились небу? Кто менял траекторию выпущенной с советского самолёта бомбы? И как? И было ли такое явление вообще? Или советские бомбы сваливались на головы других молящихся и убивали их? В чём дело!? На такие моменты полностью не работала заповедь "Не убий"? Что, христовы заповеди отключаются на время "выяснения отношений"? Католический священник просил небеса "даровать победу оружию наших воинов", а православный — своему?

Глава 23. Возвращение к жизни.

Победа над тифом была "полной и окончательной". Жизни ничего не угрожало и по представлениям родителей, и моё "валяние дурака" в госпитале следовало прекратить. Если бы тиф свали в иное время, не военное, то европейская медицина в лице тамошних медиков не позволила бы взять меня из госпиталя:

— Больной слишком слаб! Он на ногах плохо держится! — идёт война и её буйство вот-вот будет здесь, а посему медицинские мерки мирного времени не годились.

У родителей были основания забрать меня из госпиталя: восток погромыхивал громче и чаще, и славный город Люблин не сегодня-завтра мог увидеть другое правление… В такое время лучше быть всем вместе.

Людей всегда терзала неизвестность о родичах: если бы мы уходим "в мир иной" на глазах у родителей, то горе бывает не столь ужасным, как наша смерть в безвестности. Мучает и заставляет страдать необъяснимое любопытство:

— Я знаю, как он умер… — но остановить смерть близкого человека ещё никому не удалось. И до сего дня неизвестность о близких людях тяжелее, чем известия об их гибели. Поэтому и существует такой обман, как "могила неизвестного солдата".

И снова проклятый провал в памяти: мало чего помню из того, как покидал святую обитель! Не помню выхода из здания, увитого плющом, не помню, кто меня провожал. Но помню красивый парадный выход и массивную каменную плиту перед входной дверью. Может, там её и не было? Фантазирую? Стоит ли прибегать к гипнозу для выяснения столь малой подробности? Ненужной?