Жоржи Амаду - Жизнь

Нет, вру, теперь я вижу все: он ни в коей мере не был невинным, хотя и был жертвой этого мира. В нем росло, как я понял сейчас, неистребимое семя зла, оно питало его желание отомстить и давало ему жизненную силу, ту самую, которой не было у Макабеи, не имевшей ангела-хранителя.

В конце концов, что должно случиться — обязательно произойдет, но пока еще ничего не произошло, и эти двое не могут опередить события. Рападуры — тростниковый сахар в плитках. меладо — десерт из сахарного тростника. Они ищут бесплатное пристанище, например, скамейку на площади. И устроившись, не замечают ничего на свете. И слава богу.

Он: Так.

Она: Что так?

Он: Я просто сказал: так.

Она: Но что «так»?

Он: Давай лучше сменим тему, потому что ты меня не понимаешь.

Она: Не понимаю чего?

Он: Пресвятая Богородица! Макабеа, давай поговорим о другом.

Она: Давай, но о чем?

Он: О тебе, например.

Она: Обо мне?

Он: Почему ты удивляешься? Разве ты не человек? Люди говорят о людях.

Она: Прости, но я не считаю, что я очень человек.

Он: Бог мой! Все мы люди.

Она: Но я не привыкла.

Он: Не привыкла к чему?

Она: Ах, я не знаю, как объяснить.

Он: Что?

Она: Что что?

Он: Я сейчас встану и уйду, потому что ты невыносима.

Она: Я только и умею, что быть невыносимой. Больше я не умею ничего. Что мне делать, чтобы стать выносимой?

Он: Прекрати болтать глупости. Говори о том, что тебе понятно.

Она: Думаю, я не сумею. Он: Не сумеешь чего?

Она: А?

Он: Я больше так не могу. Давай вообще не будем ни о чем говорить, хорошо?

Она: Хорошо, как хочешь.

Он: У тебя вообще нет своего мнения. А у меня оно было всегда. В сертане Параибы нет никого, кто не знал бы Олимпико. И когда-нибудь обо мне узнает весь мир.

Она: Да?

Он: Я тебе говорю. Ты не веришь?

Она: Верю, верю, я не хотела тебя обидеть.

Однажды в детстве она попала в дом, выкрашенный белой и розовой краской, с колодцем на заднем дворе. Ей так понравилось смотреться в него! Это стало ее мечтой: собственный колодец, только для нее одной. Девушка не знала, как можно эту мечту осуществить, и спросила Олимпико:

— Ты не знаешь, можно ли купить яму?

— Слушай, ты все еще не исправилась? Ты что, не понимаешь, что на твои вопросы не существует ответов?

Она склонила голову на плечо, как печальная голубка.

Однажды, когда Олимпико вслух мечтал о том, как он разбогатеет, Макабеа заметила:

— Мне кажется, это только мечты.

— Иди ты к черту со своими замечаниями. Я бы послал тебя еще дальше, не будь ты невинной девушкой. — Говорят, от забот портится желудок.

— Желудок — это ерунда, я знаю наверняка, что своего добьюсь. Ну а у тебя есть какие-нибудь цели?

— Нет, у меня нет ни одной. Наверное, потому, что я ничего не хочу добиться.

Это был единственный случай, когда она говорила о себе с Олимпико де Жезусом. Она привыкла забывать о себе и не нарушала своих привычек.

— Ты знаешь, в «Радио-Часах» сообщили, что один человек написал книгу «Алиса в стране чудес», он еще был математиком. И еще они говорили об алгебре. Что значит это слово — «алгебра»?

— Это неприличное слово, порядочная девушка не должна его повторять.

— Они часто говорят о «культуре» и произносят другие непонятные слова, например, что такое «электроника»?

Молчание.

— Я знаю, но не хочу говорить.

— Я так люблю слушать, капают минуты: тик-так-так-так-так-так. «Радио-Часы» сообщают точное время, объявления и новости культуры. Что значит «культура»?

— Культура — это культура, — сердится он. — Что ты ко мне пристала?

— Дело в том, что я очень многого не понимаю. Что значит пожизненная рента?

— Ну, это просто, это что-то из медицины.

— А что значит «улица графа де Бонфин?» Что такое граф? Это принц?

— Граф — это граф, черт возьми. И мне не нужно это твое точное время, потому что у меня есть часы.

Он не сказал, что стащил эти часы в заводском туалете, когда один сотрудник положил их на раковину, чтобы вымыть руки. Никто не узнал об этом: он не был дураком никогда не носил их на работе.

— Знаешь, что я еще услышала? Они сказали, что в жизни должна быть радость. Мне кажется, она у меня есть. И еще я слышала такую красивую песню, что даже заплакала. Она называлась «Una Furtiva Lacrima».

— Это была самба?

— Наверное. Ее пел человек по имени Карузо, про него сказали, что он уже умер. У него такой нежный голос, что даже слушать больно.

В ее жизни не было ничего прекраснее этой мелодии. Вытирая собственные слезы, она пыталась напеть услышанное. Но ее голос был резким и дребезжащим, как и она сама. Когда она услышала эту песню, она расплакалась. Она плакала первый раз в жизни, не подозревая, что в ее глазах есть эта влага. Она плакала и сморкалась, не понимая, почему она плачет. Она не оплакивала свою жизнь: не зная другой, она принимала ее как должное. Я думаю, что с помощью музыки она угадала, что на свете есть иная, более утонченная жизнь и даже более одухотворенная. Многое она понимала сердцем, а не умом. «Интеллигентность» значит образованность? Возможно. Пусть будет так. Погружение в безграничный мир музыки не требует понимания. Ее сердце вспыхнуло. И рядом с Олимпико она неожиданно даже для себя самой набралась храбрости и сказала: