Валерий Казаков - Асфальт и тени [Рассказы, повесть]

Гостей не замечали, и они, предоставленные самим себе, с любопытством осматривались.

На простеньком столе, покрытом обычной, в сине-красную клетку клеенкой, стоял тончайший фарфор, матово тускнело массивное, с благородной чернью столовое серебро, витые кувшины, хрустальная ваза на затейливой золотой подставке и еще какие-то приятные и радующие глаз мелочи.

— Ну и где же наша молодежь? — появился Иван Данилович с запотевшим графином в руках.

— Да вон она, замерла, полагая, что старики ее по слепоте своей и не видят, — на удивление приятным грудным голосом ответила пожилая женщина. — Наблюдают за нами, вместо того чтобы броситься помогать. Предпочитают глазеть, как другие работают на их же благо.

— Ну, допустим, мы не просто созерцаем, мы любуемся гармонией осени в ее природном и человеческом воплощении, — поднимаясь по ступенькам и галантно поддерживая под локоть Ингу, заговорил Малюта. — А прекрасному, согласитесь, всегда хочется удивляться, учиться…

— Ишь ты, какой говорливый, — примирительно произнесла женщина, протягивая руку. — Антонина Тихоновна, тыловое подразделение Данилыча.

— За которым я как за каменной стеной, — явно оставшись доволен репликой Малюты, заулыбался Иван Данилович. — Друзья, это Малюта Максимович и Инга, прошу любить и жаловать, а это мои сослуживцы, друзья и некогда всенародно известные деспоты.

— Карл Оттович Калнынш, — отрекомендовался высокий костлявый старик, чем-то похожий на Суслова.

— Наум Исакович Фрумкин, не деспот вовсе, а простой, незаметный старый еврей…

— В скромном звании генерал-лейтенанта МГБ-КГБ, — съязвила Антонина Тихоновна и, обращаясь к Инге, добавила: — Вы, деточка, пуще всего на свете бойтесь «простых и незаметных». Коварные люди! Забирайте у своего ухажера корзину со снедью, да пойдемте-ка, голубушка, в дом. С продуктами управимся, вас утеплим, а то наш подмосковный ветер ой как охоч под юбки девицам лазить.

Женщины, мило щебеча, исчезли в доме.

— Ну-с, старики-разбойники и примкнувший к ним Малюта-лютович, не пора ли нам по маленькой, вроде все в сборе? — разливая по хрустальным стаканчикам содержимое заиндевевшего графина, произнес хозяин дачи.

Чокнулись. Приятный холодок прополз по пищеводу, обращаясь в разбегающееся по всему телу тепло. Смачно захрустели солененькие огурчики.

— Эй, паразиты, — раздался из дома приглушенный голос хозяйки, — вы не вздумайте без нас за стол садиться…

— Аннушка, ты не волнуйся, мы стоя, — со смехом откликнулся Карл Оттович.

Застолье получилось теплым. В меру выпили, плотно поели. Женщины, кажется, понравились друг другу. Собрав в большие тазы грязную посуду, они удалились в дом, оставив мужчинам их вечные секреты.

— Малюта Максимович, — неожиданно прервав грозящую перейти в легкую дрему сытую тишину, обратился к Скурашу Наум Исакович, — как вы относитесь к мистике?

— Не знаю, скорее всего, как к объективной реальности. Мне кажется, что в последнее время ею пытаются подменить исчезающую духовность и еще не окрепшую религиозность. Хотя мистика намного сложнее и запутаннее и того, и другого. А почему вы меня об этом спросили?

— Малюта Максимович, вы уж нас, стариков, простите за излишнее любопытство, — ответил вместо товарища Иван Данилович, — однако мы хотели бы вам позадавать кое-какие вопросы. Так что давайте договоримся — мы задаем вопросы, а вы отвечаете. Если же вопросы появятся у вас, вы сможете получить на них ответы после нашей беседы…

— Да какой уж беседы, скорее экзамена, — не сдержался Малюта. — Иван Данилович, извините, что перебиваю, но вы хоть объясните, на что экзаменуете?

— Как вы оцениваете работу Плавского? — проигнорировав его реплику, спросил Калнынш.

— Нормально оцениваю, — внутри все напряглось, Малюта вдруг понял, что ввязывается в серьезную и, главное, не свою игру. — Считаю ее перспективной и, безусловно, полезной для будущего страны…

— На чем основывается такая уверенность? — уже из-за спины прозвучал голос Фрумкина.

Малюта начал было поворачиваться в его сторону, но что-то его остановило. «Нет, братцы старички, допрос по системе „карусель“ мне устроить не удастся», — подумал он и, глядя прямо перед собой, как можно спокойнее произнес:

— Во-первых, объективно он — президент страны. Ведь проведи выборы по равным для всех правилам, во второй тур вышли бы они с Ренегатовым, и я уверен: народ выбрал бы Плавского. Во-вторых, при всех его минусах, он — человек будущего, и люди это чувствуют. Многие считают его последней надеждой…