Поспорить с женой, пусть даже мысленно, Скурашу не дали.
— Малюта Максимович, — заставив вздрогнуть, прервал его размышления, беззвучно, как привидение, проскользнувший в комнату руководитель секретариата Совнацстаба Лаврентий Михайлович Обрушко, — давно сидите?
В этом нехитром, казалось бы, вопросе для опытного уха чиновника угадывался целый рой отголосков старых интрижек, ревности, естественного страха быть обойденным, оболганным и, конечно же, непрекращающейся борьбы за доступ к телу начальника.
Если бы кто-то всесильный смог хотя бы на несколько часов заглянуть в черепные коробки служащих высших государственных учреждений страны, он бы ужаснулся. Львиная доля напряженных усилий маленьких клеток серого вещества госчиновников уходила на придумывание и разгадывание сложнейших многоходовок и головоломок годами длящихся интриг и борьбы различных группировок за место под номенклатурным солнцем. Чем меньше конкретных и необходимых для страны дел выдавали на гора управление, институт, группа, команда, тем сильнее и долговечнее они были, поскольку не тратили драгоценное время на пустяки, а жили чистой интригой, целью которой было одно — самосохранение и круговая порука.
Закатив пробный шар, явно рассчитанный на неопытность Малюты, Обрушко с опаской покосился на распахнутую дверь веранды и присел на краешек стула у неразоренной башенки накрахмаленной салфетки, венчающей нетронутые приборы столовой сервировки. Не дожидаясь ответа, он исподлобья глянул на каменное лицо излучающего тайну Скураша и попытался зайти с другой стороны.
— Малюта Максимович, мы вроде с вами не ссорились. Я вопрос задаю, а вы молчите. Как прикажете понимать?
— Извините, Лаврентий Михайлович, — понимая, что глупо ссориться с человеком, ежедневно входящим в кабинет всесильного шефа для утреннего доклада и разбора поступивших бумаг, Скураш, как бы очнувшись от дремы и притворно потирая веки, с нарочитой вежливостью произнес: — Я изрядно выпил и вот, кажется, задремал. Вы что-то спросили? — и вдруг, словно спохватившись, с ужасом в голосе прошептал: — А где шеф?
«Ну и гусь!» — хмыкнул про себя Обрушко и, кивнув в сторону веранды, также не повышая голоса, произнес: — Вон, курит! Я спрашивал, давно ли вы сидите?
— Смотрите, а ведь над головой Ивана Павловича нимб, — сделав подобающее произнесенным словам лицо, выдохнул Малюта, — а внутри эхом отозвалось: «Дался тебе этот нимб! Мало того, что Катьку своим идиотизмом замучил, так теперь еще и сумасшедшим в глазах сослуживцев прослывешь».
Тем временем небесный пролом скатился почти к самому горизонту, и вырывающийся из него столб изрядно остывшего пожелтевшего света уже косо скользил по окрестным ландшафтам и почти упирался в дощатый настил веранды. Фигура человека стала еще темнее, а облако нескончаемого табачного дыма как бы замерло в непостижимо неподвижном для этого времени года воздухе, искрящимся шаром окутывая его крупную голову.
— Ты смотри, а ведь действительно… Мистика какая-то, надо будет ему сказать. Признаться, — не отрывая взгляда от странного видения, продолжал Обрушко, — я вас, Малюта Максимович, зауважал. Не каждому дается такая способность в, казалось бы, обычных вещах видеть знамение свыше. Вам дано, а мне нет. Я ведь, как зашел, у двери минут пять стоял, на все это пялился, а, кроме раздражающего света, ничего не увидел. Давайте-ка, пока он там с себе подобным обменивается тонкими энергиями, выпьем по маленькой за его здоровье.
Малюта знал, что Лаврентий Михайлович — искушенный аппаратчик старой комсомольско-партийной школы, прошедший все круги руководящей работы, беспощадное горнило идеологической борьбы, и вот на тебе — на проверку этот идейный боец большевизма оказался обычным очарованным мистиком. Сначала Скураш в это не поверил и уже было собрался отпустить какую-нибудь шуточку насчет Блаватской и тонких материй, облегающих заповедную женскую чакру, но, боковым зрением увидев напряженные скулы и огонь, разгорающийся в глазах собеседника, который по-прежнему, как загипнотизированный, смотрел на веранду, поостерегся. Сколько раз он с благодарностью думал о своей предусмотрительности, поражаясь интуиции, уберегшей его от моментального крушения карьеры. Тогда он этого еще не знал, как не знал и того, что сегодня впервые столкнулся с дремучим многовековым кремлевским бесовством.
Выпить за здоровье шефа на этот раз не получилось. Иван Павлович Плавский, резко обернувшись, быстро вошел в комнату, оставив на широких перилах в дотлевающих лучах осеннего заката полную пепельницу дымящихся окурков.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу