Валерий Казаков - Асфальт и тени [Рассказы, повесть]

Конечно, может, это не его дело, но отвязанное законотворчество в столице и на местах больно уж смахивает на разгул совдеповщины начала века, который чуть не доконал тысячелетнюю российскую государственность. Мы ведь и не умеем жить по законам, мы почти век по воле вождей, по страху да блату жили, без царя в голове, без Бога в душе. Какая уж здесь диктатура закона, да и какого закона? Вон их сколько понаписали! Федеральные, региональные, муниципальные, плюс указы, распоряжения, постановления, ведомственные инструкции — и все на голову простого человека. Для нас до недавнего времени суд был карой небесной, в суд волокли за сроком, за каторгой, нам и в голову не могло прийти обратиться в суд за правдой и защитой.

Партию развенчали, теперь за все беды чиновников клянут. И что обидно — клянет-то начальство. Послушаешь министра экономики, так на нас, бедных, и клейма негде ставить: и страну развалили, и казну растащили, и коррупцию развели, и несчастному народу продохнуть не даем. Спрашивают его про нашу зарплату, а он — экономист, что с него взять — вещает: на мой взгляд, мол, не больше двухсот долларов. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А у самого часы на руке тысяч за пятнадцать Зеленых, да костюмчик штучки за полторы, галстук в три мои зарплаты. Чем не враг государственности? Вот и служи под таким началом.

Усталость и сон незаметно отодвинули в сторону невеселые мысли. Город уснул, и только неширокая полоска напитанных лунным светом облаков призрачно скользила по черному глянцу уставших от людей окон.

Утро разбудило тошнотворным смрадом химического комбината, висевшим над рыжими от рассветного солнца домами. Звуки пока не обрели своей дневной силы, и было слышно, как за рекой беззаботно тренькают трамваи.

Кобяков, такая фамилия досталась Василию Андреевичу от далеких половецких предков, напрасно пытался выплюнуть, выполоскать проникшую в него заоконную мерзость. «Может, кофе перебьет? — думал он, спускаясь к машине. — И как они здесь живут без противогазов?»

На третьем этаже серого стандартно-помпезного здания времен позднего сталинизма, которое в городе называли «белый дом», витало предчувствие скандала. Такое часто бывает перед футбольным матчем и сессией большого и малого парламентов. Вы, возможно, обращали внимание на поведение женщины перед зеркалом? Приблизительно то же самое творится с народными избранниками, оказавшимися в поле досягаемости телекамер. Несомненное наше достижение — не зависимые от самих себя СМИ. Как бы мы узнали без них о непомерных трудах районного или областного депутата, фамилию которого забываем на следующий день после выборов?

Кобяков бочком, почтительно здороваясь с немногочисленными знакомыми, проскользнул по небольшому мрачному коридорчику. В холле перед кабинетом председателя в свете телевизионных ламп разогревались депутаты. Злые языки поговаривали, что с полдесятка наиболее состоятельных местных цицеронов имели свои персональные камеры и с гордостью давали липовые интервью арендованным журналистам, а потом, за дружеской чаркой, сетовали на продажных телевизионщиков, сорвавших немалый куш за снятый с эфира материал.

У председателя шла планерка, пришлось минут семь пить кофе и любезничать с Вероникой, у которой Василий Андреевич, к немалому своему удивлению, узнал, что планерка — важный инструмент народовластия, крайне необходимый для выработки общих действий во время голосования по основным вопросам. Закончить правовой ликбез девушке не дал помощник председателя, полнеющий молодой человек с манерами полового. Быстро вникнув в смысл разговора, он что-то зло шепнул секретарше на ухо и отослал ее от греха подальше.

Дверь распахнулась. Приемная наполнилась спешащим, говорливым народом. Свиридкин подобострастно поздоровался с Кобяковым и познакомил его с депутатом от дальних территорий — ступоподобной крашеной дамой, буравившей пространство жадными, цепкими глазами. Узнав о цели его приезда, она, бесцеремонно дернув чиновника за рукав, заблажила:

— Ты молодец, что сразу к нам! Я баба прямая и скажу тебе как мужик — не давай, чтоб тебе губернатор шмоньку в сани запрягал…

— Кого? — искренне удивился Василий Андреевич и подумал, что эта, пожалуй, почище Ареста будет.

— Ты дурачка московского не включай! Позжей, после сессии потолкуем, — и, хлопнув его по плечу, она подалась из приемной.

— Специфический у нас народ… — попытался объясниться Свиридкин.