Алексей Мальцев - Призрачно всё...

Сценарий поведения «пациента» в далеком восемьдесят четвертом Кедрач знал назубок: он сам писал его. Но приключения одноклассника в прошлом начались развиваться совсем иначе. Кукловод все подкорректировал. Истинную цель теперь не узнать, не разобраться.

Ворзоня решил проучить одноклассника, отыграться за Ольгу. Но в эксперименте не должно быть ничего личного. Только «полет в прошлое» ради научного интереса. Типа потехи-масленицы, никаких последствий у которой не предвиделось.

Что Егор в этой ситуации мог сделать? Ничего. Ворзонина отстранять от процесса никак нельзя: одноклассника желательно вернуть живым и невредимым.

Тогда он уйдет из проекта, — он решил!

Ни одно решение в жизни не давалось Кедрачу с таким трудом. Теперь они по разные стороны баррикад с Ворзоней! Если бы не Изместьев, он просто набил бы морду этому горе-психиатру. Эксперимент надо оборвать! Любой ценой!

Мобильник Поплевко не отвечал. Тысяча чертей! С момента «старта Изместьева в прошлое» они еще не виделись. Учитель и ученик. А им было что сказать друг другу. Парень начал выкидывать кульбиты один похлеще другого.

Набрав номер Кристины, Егор понял, что поторопился. Девушка его отчитала, как нашкодившего октябренка времен его далекого детства. Среди потока чисто женской и вполне объяснимой обиды он разобрал совершенно неприемлемые формулировки о том, что теперь по его вине сломана ее жизнь. Причем навсегда. И вообще, он, Кедрач, скотина, ходит по библиотекам, что-то вынюхивает, читает всякие «комсомолки» восьмидесятых годов. Сам весь пропах нафталином. Старый пердун, короче.

Ну, ходит, ну, вынюхивает… Так для пользы дела!

Итак, Кристина его вспомнила. Хорошо это или плохо, Егор пока не понял. Наверное, хорошо: так ей легче все будет объяснить. Да, Вениамин сыграл все блестяще. Заслуженная обида в девичьей душе должна проклюнуться. Но — какие ее годы, все еще наладится! Максимализм не дает девчонке покоя. Другое дело — Вениамин… Только бы парень не наделал глупостей.

Идея взять для проекта настоящего диабетика принадлежала ему, Кедрачу. И на примете уже был один, его ученик по драматическому кружку — Веня Поплевко. Только по-настоящему больной диабетом мог сыграть гипогликемическую кому так, чтобы у профессионального врача «скорой» не возникло никаких подозрений.

Разумеется, комы никакой не было. Впрочем, как и впоследствии — прыжка с шестнадцатого этажа. В первом случае была прекрасная актерская игра, во втором — гипнотическое внушение. Проще говоря, Изместьев прыгнул во сне. Но в таком сне, который от реальной жизни отличить невозможно…

Внезапно в кармане режиссера проснулся мобильник. Он взглянул на абонента и выругался: Ворзонин что-то ему хотел сказать. Нет, с этим… он разговаривать не будет. Хватит, наигрались. Пошел он в задницу! Положив надрывавшуюся трубку в карман, режиссер начал невозмутимо ловить такси. Пусть Ворзоня слышит гудки, пусть знает, что его игнорируют.

Но где же Поплевко? Так… Спокойно, Егор. Куда идут отвергнутые мужики? Правильно, в кабак.

А любимый кабак у них с Поплевко был один: «Камские огни». Еще со времен далекого студенчества, когда Поплевко, что называется, под стол пешком ходил, Кедрач уже вовсю отмечал сдачу каждого экзамена в «Камских огнях».

Ах, начало восьмидесятых! Он бы с удовольствием улетел туда вместо Изместьева. Волосы длинные, юбки короткие, запах духов «Может быть»…

Увы, как выяснилось совсем недавно на вечере встречи выпускников, далеко не все разделяли его ностальгические порывы. Многие из одноклассников (типа Ворзонина) считали, что стремиться в этот застой — одно из проявлений шизофрении.

Может, это и шизофрения, пусть. Но такая желанная…

Интересно, как оно должно его настигнуть, это пресловутое осознание себя женщиной? Так, как сейчас, в машине, под испепеляющими взглядами двух изголодавшихся самцов?

«Ты не чувствуешь, совсем никак не ощущаешь, что один из этих опухших от беспробудной пьянки гамадрилов твой, а другой — не твой. У тебя нет никакой привязанности к этой, особи, лишь отдаленно напоминавшей человеческую. Во всяком случае, в жар тебя точно не бросает… Может, это только пока, до первой ночи? Во-он в той покосившейся избенке… О, это будет сказка, а не ночь!»

Дочурка ровно посапывала, когда ее мать, как ни в чем не бывало, сцедила остатки молока в бутылочку и спрятала грудь. Потом несколько минут смотрела на спящее родное личико.