Алексей Мальцев - Призрачно всё...

Пусть это прозвучит кощунственно, но низкорослую, необъятную в поперечнике, рыхлую грудастую особу призраку было не жалко. Почему-то он ее сразу же обозвал ракетницей… Почему-то сразу вспомнил фильм с Денни де Вито «Сбрось маму с поезда». Эта была многократно сварливей, страшней и толще той экранной героини…

Разве можно таких… допускать к детям ближе, чем на длину экватора?! Ракетница тем временем продолжала воспитывать вверенное ей детское сообщество:

— Много не пейте, сосунки, остановок до Чинора не будет. Я вам не нянька! Мурод! Прекрати паясничать! Ты не телезвезда.

Сотрясая слоистыми подбородками, Ракетница не выпускала из рук вязки, проворно орудуя спицами в толстых пальцах.

Во всеобщем гоготе, пении, реве мотора и криках призрак отчетливо различал дыхание каждого, шорохи пионерских галстуков. И, как показалось ему в определенный момент, даже биение детских сердец. Возможно, это происходило оттого, что жить ребятишкам оставалось недолго… Как тяжело было знание того, что скоро должно было произойти!

Лица были в основном азиатские, но внезапно призрак заметил на заднем сидении знакомые глаза. Девочка славянской внешности кое-как сдерживала слезы, еще немного, — и она расплачется. Кого она Изместьеву напоминала? Даже не напоминала, она была ею, — Ниной Доскиной, его несостоявшейся дочерью в далеких отсюда Кормилицах.

Ему казалось, что она смотрела ему в глаза и надеялась на спасение. Но как Нина могла оказаться здесь, в таджикском автобусе? Нет, этого не могло быть. Как призрак не утешал себя, девичьи глаза смотрели прямо на него. Он не мог скрыться от этого взгляда.

— Будь готов, папай, — прозвучал откуда-то издалека голос Савелия. — Не отходи от Кохабера. В нем твое спасение. Немного ждать осталось. Совсем немного!

И тут в голове призрака словно зажегся второй экран. От горной вершины отделилась глыба гигантских размеров и покатилась по отвесному склону. Она приближается к краю обрыва и летит вниз. Изместьев слышит ее грохот, как она разлетается на части, одна из которых несется к ним. Он видит это и слышит, несмотря на детский гомон и рев двигателя. Он уже знает, что глыба настигнет автобус за поворотом. Он рассчитал. По-другому и быть не может.

В детских глазах застывает ужас, стекла выстреливают внутрь салона, испещряя кровью детские лица. Визг пронзает призрака, словно шампуры — куски баранины. От страшного удара салон деформируется, заваливается сперва на бок, а затем — вверх колесами. Окровавленные детские тела кувыркаются, как селедки в бочке: их метает то к окнам, то на пол, то на спинки сидений. Хруст детских позвоночников, брызги крови, исковерканные тела, — если на свете существует ад, то доктору однозначно посчастливилось там побывать.

Автобус катится с горы подобием пустотелого грецкого ореха. Призрак вынужден созерцать отнюдь не детские выражения лиц. Смерть, словно серпом, жнет один сноп жизни за другим. Как все таки это плохо — иметь плоть, как это ущербно!

Кувыркающийся автобус внезапно обрел равновесие, застыв на небольшой площадке, будучи зажат между камней. Прежде, чем его сплющило, водитель странным образом успел высунуться сквозь разбитое лобовое стекло. Хотел спастись, видимо. Покинуть вверенный ему транспорт, бросив всех на произвол судьбы.

В обрушившийся на призрака зловещей тишине началось… Отделение детских душ. Не дай бог кому-то увидеть такое! Розовато-фиолетовые сгустки тумана подобно воздушным шарам поднимались вверх, кто-то выше, кто-то не очень. При этом они узнавали его, Изместьева, и начинали истошно кричать.

Доктор с ужасом обнаружил, что в этой смертельной суматохе потерял из виду Кохабера. Он начал метаться от тела к телу. Парня нигде не было, он словно вылетел в окно во время катастрофы. Доктор хотел обратиться за помощью к Клойтцеру или Савелию, но ни того, ни другого по близости не оказалось. Призрак запаниковал, — впервые за призрачную жизнь. Его бросили в этом аду! В этой преисподней!

Кое-как найдя труп паренька между сидений, доктор взглянул ему в глаза и обмер. Кохабер был жив! Его эрмикт и не думал отделяться, чего нельзя сказать об остальных. Автобус буквально заполонили сгустки тумана. И все они что-то кричали истошное в адрес Изместьева.

Они обвиняли его в катастрофе! Вот оно что!

Из-за криков невозможно было ничего разобрать. Над призраком в прямом смысле сгущались тучи. Рассудок отказывался подчиняться, ситуация казалась патовой: что бы доктор не предпринял, все оборачивалось против него.