Алексей Мальцев - Призрачно всё...

Каким-то образом «концессионерам» удалось изготовить «ключ от квартиры, где деньги лежат». Остальное было делом техники, которой десятиклассник Аркаша Изместьев, кстати, совершенно не обладал. Уж доктор-то точно знал. Из него такой же вор-домущник, как из волосатика Кедрача швея — мотористка. Третьего, как говорится, не дано.

Но ограбление века, тем не менее, тщательно готовилось. Ежевечерне концессионеры встречались на заброшенной стройке и оговаривали нюансы. Срок приближался — 28 декабря. Во время вечерней прогулки пенсионера Халязина с собакой.

Почему их всегда бывает двое? Не трое, не одна? На этот раз явились в виде двух барсучих из рекламы зубной пасты. Впрочем, Ольга сама их нарисовала. Зачем, почему? Просто лекция по пиар-текстам, за которую она заплатила фантастические «бабки», всякие там пресс-киты и байнлайнеры, все оказалось повторением пройденного. И, чтобы не задремать от скуки, Ольга принялась рисовать.

А дальше ей показалось, что нарисованные звери начинают жить своей жизнью. Первая барсучиха, с голливудскими зубами, уперев лапы в бока, выговаривала своему создателю: «Да ты сама — давно ниже уровня асфальта, выпала из гнезда, пробила асфальт, и теперь наблюдаешь за происходящим наверху. Дегенератка! Откуда в тебе эта порочность? Все нормальные бабы заводят в подобных случаях любовников и, благодаря редким инъекциям здорового мужского нектара, как-то уживаются с убогостью и сиростью, именуемой мужьями-2007. А ты? Ты как поступаешь? Ты что делаешь?»

Вторая, больше похожая на крысу, чем на барсучиху, костлявая и взъерошенная, словно только что понастроила хаток всем своим родственникам на всех близ-текущих реках, как ни парадоксально, заступалась за нее, за автора: «Один раз живем, хозяйка… Потому и хочется вкусить и мягонького-запашистого, и черствого-вонючего. Не стоит себя насиловать, конформизм — не твой козырь. Будешь оглядываться на соседок да на Анн Карениных, жизня проплывет мимо. В этом деле авторитетов нет, а посему загляни себе внутрь, пошукай там как следует, чего больше хочется. Ты — такая, какая есть. Ты такою на свет родилась».

Первая, упитанная, сверкая ровнехонькими зубами, словно преподаватель за трибуной, была невозмутима и последовательна: «Ты решила совратить собственного несовершеннолетнего сына! Кто тебя поймет после этого? Всем твоим измышлениям о том, что новые ощущения заглушат в Савелии тягу к наркоте, — не более, чем попытка оправдать в собственных глазах свое падение с ускорением. Ты признайся, что тебя возбуждает: микроскопический размер его карандашика! Ты признайся, не замалчивай и не маскируй главный аргумент, говори об этом открыто!»

Крысоподобная же, взвалив на свои костлявые плечи обязанности адвоката, не особо стеснялась в выражениях: «Кого-то возбуждает волосатость, кого-то запахи, кожа, джинса, татуировки, пирсинг… да мало ли в нас заморочек всяких! Кто-то любит в постели, а кто-то — на бильярдном столе, и чтобы обязательно били поварешкой в медный таз при этом. Не надо париться по данному поводу. Главное, чтобы не идти против своей женской сути, хозяйка, получать неземной кайф, грубо говоря… Уж прости, если что не так!»

Но «браво» никто кричать и не думал. Более того, барсучиха, что под первым номером, даже начала махать лапой: «Не будем уходить в сторону от темы. Вспомни, тогда, в троллейбусе, когда тебя придавили к сыну так, что трудно было дышать. Признайся, ты четко уловила его эрекцию, этот укол гвоздиком. И на кого? На свою мать! Это называется инцест, дорогуша! И ты подмахивала ему, как похотливая сучка! Он тебя хочет, а ты и рада, ты всячески потакаешь этому. Этот укол тебе — как билет в один конец. Ты им машешь, как студент зачеткой, когда того, дурака, выпустили в сессию. Да, с мужем тебе не повезло, но и это — не выход, согласись! Стыдоба!»

И тут они полезли в драку. Ольга никогда не была свидетельницей барсучьих боев. И дерутся ли они вообще — она не знала. Эти животные ей всегда казались миролюбивыми существами. Толстая и зубастая, которую Ольга почему-то назвала прокурором, наваливалась на адвокатшу всей массой, но костлявая выскользнула. Ее крысиные повадки помогали ей атаковать. Шерсть летела клочьями в разные стороны.

Оглянувшись, Ольга хмыкнула: лекция давно закончилась, все разошлись. В раздевалке Корпоративного Университета, где она слушала курс, кроме ее плаща больше ничьей одежды не было. Выйдя на сентябрьское солнце, Ольга зажмурилась. В мире царствовало бабье лето, на курортах «фланировали» бархатные сезоны, а ей мерещились все барсучихи какие-то.