Бернхард Шлинк: Три дня

— По-моему, хорошо, что ты не забыла Йорга. Я ходил к нему на свидание после приговора, но у нас так и не вышло толком поговорить. На этом все и оборвалось, пока неделю назад мне не позвонила Кристиана. Он сильно изменился?

— Да я ведь ни разу не была у него там, только писала письма. Он никогда не предлагал мне приехать.

Она посмотрела на него вопросительно, но он так и не понял, что именно ее удивило: его долгое равнодушие к Йоргу и его судьбе или нынешний интерес к тому, сильно ли тот изменился.

— Скоро мы это увидим, не так ли?

Когда Хеннер ушел, Ильза раскрыла тетрадку и перечла только что написанное.

Похороны прошли в теплый и солнечный день. В такой день хочется поехать куда-нибудь на озеро, купаться, расстелить одеяло, расставить вино и закуску, есть хлеб с сыром и пить вино, глядеть на небо и мысленно уноситься вслед за плывущими облаками. День выдался неподходящий для скорбных проводов и для смерти.

Скорбящие собрались в ожидании перед церковью. Они здоровались, узнавая старых знакомых, или знакомились с теми, с кем прежде не доводилось встречаться. Всем было отчего-то неловко. Любое слово отдавало фальшью. Выражения соболезнования звучали натянуто, общие воспоминания получались бледными, а когда кто-нибудь принимался допытываться «почему?», собеседник беспомощно и раздраженно отмахивался от вопроса. Каждое слово отдавало фальшью, потому что фальшь чувствовалась в самой смерти Яна. С его стороны нехорошо было так поступать: оставить детишек сиротами и жену вдовой! Коли уж ты не в силах больше выносить жизнь с женой и детьми, достаточно, казалось бы, просто развестись. А покончить с собой только для того, чтобы слинять, оставив жену и детей с чувством непоправимой вины, это как-то непорядочно.

В группе старых друзей один высказал это вслух. Другой покачал головой: «Ян женился на Улле, когда она забеременела. После первого ребенка он согласился на рождение двойни, только чтобы она не догадалась, что он ее не любит. Ради благополучия Уллы и детей он оставил университет и пошел в адвокаты. Он сидел дома, для того чтобы Улла могла закончить образование. И все это из соображений порядочности. Сколько можно так выдержать? Самоотречение во имя порядочности? Но если ты совершишь этот подвиг, то чем это будет отличаться от самоубийства?» Кто-то останавливает его: «Сюда идет Улла».

В церкви держит речь отец Яна. Он говорит о необъяснимости случившегося — исчезновения Яна и обнаружения его тела в Нормандии, где он через несколько дней был найден мертвым, погибшим от отравления выхлопными газами через шланг, протянутый им в салон машины, стоявшей в виду морского побережья неподалеку от городка, в котором он когда-то давно провел одни из самых счастливых дней в своей жизни. Отец Яна говорил о необъяснимости острого приступа депрессии, подтолкнувшей Яна не только к бегству от семьи и профессии, но и к бегству из жизни. Отец Яна — почтенный глава многочисленного семейства с множеством детей и внуков, седовласый священник на пенсии, и он так авторитетно заявил о приступе депрессии, что едва не убедил в этом даже друзей Яна, которые никогда в жизни не замечали у него никаких признаков депрессии. Так кому же лучше знать, в чем состоит правда: отцу или друзьям?

Перед глазами Ильзы, как наяву, стояла картина похорон. Это была ее последняя встреча с друзьями, вместе с которыми ей предстояло провести три дня. Йорг исчез немного спустя. На похоронах он выражал лишь презрение к Яну: не хватало только разбрасываться своей жизнью из-за какой-то буржуазной придури, в то время как есть великое дело, ради которого можно поставить ее на карту! Кристиана раньше всех почуяла, что́ назревает у Йорга, она постоянно была с ним рядом и поддерживала его презрительные высказывания в революционном духе, словно доказывая ему, что в том мире, в котором он живет, эти взгляды тоже имеют право на существование, что из-за них ему нет надобности уходить в подполье. Остальные в скором времени рассеялись по свету кто куда. В каком-то смысле Йорг сделал тогда то, что назрело уже у всех: он окончательно перевел стрелку на своей жизненной колее.

Однако не предстоящая встреча с друзьями оживила у нее воспоминания о тех похоронах. Встреча только подтолкнула ее к писательству. Она купила толстую тетрадь большого формата в картонном переплете, зеленый карандаш с длинным графитным стержнем — такими, как она с удовлетворением узнала, пользуются архитекторы. В четверг после уроков она отправилась в путь и, пропутешествовав поездом, затем автобусом и, наконец, на такси, добралась сюда, в незнакомое место, с тем чтобы наутро приступить к делу, за которое дома никак не решалась взяться.