Бернхард Шлинк - Три дня

Если он освободится… Они пошли на то, чтобы продлить срок ультиматума, и еще раз сфотографировали его со свежей газетой под тем же плакатом. [49] …еще раз сфотографировали его… под тем же плакатом. — Во время длительного противостояния террористов, похитивших Ханса Мартина Шляйера, и правительства Гельмута Шмидта, не желавшего идти на уступки преступникам, немецкие газеты на первых полосах опубликовали фотографию: взятый в заложники Шляйер сидит на фоне плаката с эмблемой РАФ (автомат на фоне пятиконечной звезды). В руках у него табличка: «6.9.1977. Пленник РАФ». Подобные фотографии появлялись с соответствующими уточнениями дат и позднее: «Уже 20-й день пленник РАФ», «Уже 31-й день пленник РАФ». Если их товарищей не выпустят из тюрьмы, они вынуждены будут его расстрелять. Кто же иначе будет принимать их всерьез, если они его выпустят?

В последний день назначенного в ультиматуме срока шел дождь. Было не холодно; они сидели перед домом, под навесом, и глядели на струи дождя. В деревьях на лужайке висели клочья тумана, густые тучи застилали небо, скрывая далекие горы и лес. Даже через закрытую дверь было слышно, что́ он говорит. Точно так же и он слышал последние новости, передававшиеся по транзисторному радио. Кидая жребий, кому его расстреливать, они старались говорить тихо, чтобы он этого не услышал.

Ян попытался отвлечься чтением. Но он разучился связывать то, о чем он читал, с тем, как он жил. Те жизни, о которых он читал в романах, были так от него далеки, так фальшивы, что потеряли для него всякий смысл, да и книги по истории и политике тоже потеряли смысл, выбор между учением и борьбой он решил в пользу борьбы. Неспособность читать отзывалась в его душе небольшой болью. «Это всего лишь боль расставания, — подумал он. — Одно из последних страданий, все прочие я оставил уже позади».

За час до истечения ультиматума он сказал:

— Когда пройдет этот час, вам будет некогда со мною возиться. Можно я сейчас напишу письмо моей жене?

Хельмут иронически повторил за ним: «Письмо моей жене». Марен пожала плечами. Ян встал, принес бумагу и карандаш, снял с него капюшон и развязал руки. Он смотрел, как пленник пишет.

«Любимая, мы с тобой знали, что я умру раньше, чем ты. Мне жаль, что уже приходится уходить, что я покину тебя так рано. Жизнь богато одарила меня счастьем. В эти последние дни, когда у меня оказалось так много времени для размышлений, мое сердце было полно годами, которые мы прожили вместе. Да, я очень хотел бы еще многое сделать вместе с тобой и хотел бы увидеть, как наша дочь…»

Он писал медленно, каким-то по-детски неуклюжим почерком. «Ну разумеется! — подумал Ян. — Ведь он давно уже ничего не пишет сам, а только диктует. Он диктует, и распоряжается, и манипулирует, и погоняет своих подчиненных. И в то же время у него есть молодая жена, и маленький ребенок, и преданная собачка, и, когда он после своих подлых дел возвращается домой, собачка бежит ему навстречу, а дочка кричит: „Папа, папа!“ — а жена обнимает его и говорит: „У тебя усталый вид. Тяжелый выдался день?“». Ян достал из-за пояса пистолет, снял с предохранителя и выстрелил.

Ильза поднялась и спрыгнула из лодки на берег. Нет, это было нетрудно! Трудным было первое убийство, хотя Ян и облегчил себе дело, совершив его словно бы в состоянии транса. Совершив первое убийство, Ян разорвал общественный договор, по которому мы не убиваем друг друга. Что после этого еще могло его сдерживать?

Когда Карин на парковке выходила из машины, к ней подошел молодой человек и спросил:

— Госпожа епископ?

Она внимательно посмотрела на него с приветливым выражением, как еще в годы своего пасторства научилась смотреть на всех обращавшихся к ней людей. Он был высок ростом, лицо чистое, открытый взгляд, весь облик этого юноши, в бежевых брюках, голубой рубашке, с темно-синей курткой на согнутой руке, излучал веселость и благовоспитанность.

— Да?

— Я хотел попросить, чтобы вы замолвили за меня словечко. Ведь вы тут, кажется, в гостях, а мне очень хотелось бы посмотреть этот дом и парк. Я пишу работу о помещичьих усадьбах этой области и вот сегодня наткнулся на эту. Будние дни я просиживаю в архивах, а в выходные выезжаю за город и наглядно знакомлюсь с тем, о чем читал. Иногда чего-то уже не оказывается на месте, зато иногда бывает, что я нахожу что-то, о чем еще ничего не написано. Об этой усадьбе я нигде ничего не читал.