Андрей Аствацатуров - Люди в голом

— Вот ведь суки, — кривится Погребняк.

— Кто «суки»? — из-за его спины вырастает фигура Филиппа Федчина, замдекана.

— Кто-кто, — говорю. — Это… конь в пальто. Студенты, конечно.

— Что-то вы, Андрей Алексеевич, уж больно критичны, — говорит Федчин и с деланной строгостью в голосе добавляет: — Хочу напомнить, что в нашем учебном заведении студентов не полагается так называть. Это противоречит всем либеральным принципам, которые, кстати, вы, Андрей Алексеевич, с таким жаром на собраниях всегда отстаиваете.

— Я уже давно ничего такого не отстаиваю. Я — почти коммунист, левый. Я за социальную справедливость. И еще за взаимопомощь и свободную кооперацию. Хочу, чтоб у богатых все отняли и отдали это бедным.

— Когда ты так рассуждаешь, — замечает Федчин, — мне кажется, ты бредишь.

— Ладно, — говорю. — История нас рассудит. Ты вот лучше на это посмотри.

С этими словами я сую ему под нос записку.

— Ну и что? — пожимает плечами Федчин.

— Как ЧТО? Они ведь намекают, что мы с Сашей пидоры!

— Подумаешь! — хмыкает Федчин. — Не умрете. Тем более, это сейчас модно. У кого хочешь спроси. И вашему курсу только популярности добавит. А если ты левый, как говоришь, то тогда и вовсе не о чем беспокоиться.

Федчин треплет меня по плечу и направляется в сторону деканата.

— Ему бы все хаханьки, — хмуро говорит Саша. — А про нас вот всякую хрень люди думают. С чего бы это?

«С чего? — думаю я со злобой. — Забыл что ли?»

За десять дней до этого события в нашем колледже была организована презентация теоретических курсов. Проходила она почему-то в здании филологического факультета. Каждый из преподавателей должен был выступить перед студентами и в течение пяти минут изложить содержание своего предмета. Я читал два курса. Один — самостоятельно. А другой, «Метафизика и поэтика», полусеминарский, совместно с Погребняком. Я рассказал подробно про первый, а потом, когда дело дошло до второго, предоставил слово Саше. Философ-постмодернист поднялся с места и, сверкая своими черными кожаными штанами, направился к кафедре. Он облокотился на нее, пригладил волосы и начал:

— Два месяца назад мы с Андрюшей, в смысле, с Андреем Алексеевичем, были в Америке. Так вот. Как-то раз нам пришлось провести ночь на квартире у знакомого в Бруклине, в одной постели. Нам обоим не спалось… — Студенты притихли. Те, что писали, подняли головы над своими тетрадками. Болтуны замолчали. Саша обвел глазами зал и продолжил: — Вот все тут говорят: «Америка, Америка». А что Америка? Два преподавателя вынуждены спать в одной постели. Вот вам и Америка. О чем это я? Ах да… Нам не спалось. Мы стали разговаривать на разные темы и вот придумали концепцию этого курса, на которой я сейчас подробнее остановлюсь…

Пока он все это говорил, во мне зрело и росло раздражение. Особенно я был недоволен его штанами…

Вечером того же дня у меня произошел странный разговор с женой, которая тоже присутствовала на нашей встрече со студентами, но потом куда-то ушла. Встретились мы только дома.

— Ты что, спал с Погребняком? — спросила Люся.

— В смысле, «спал»? Мы спали на одной постели… в смысле, лежали на ней… в смысле, мы спали, а не бодрствовали.

— Совсем заврался, Аствацатуров, — покачала головой Люся. — У вас БЫЛО что-то?

— Люся! Люсенька! — взмолился я. — Ничего у нас не было! Просто мы лежали на одной постели. Второй не было.

— Ага! Значит, вы лежали… вы были голые, секса у вас не было… и вы просто трогали друг друга? Но ничего серьезного не было?

Все это было произнесено с журналистской деловитостью и без тени юмора. Я махнул рукой.

— Смешная у тебя Люся! — сказал мне потом Погребняк, когда я ему передал наш с ней разговор.

— Да уж, обхохочешься. И главное, Саша, очень проницательная. А ты тоже молодец! Вырядился, как черт знает что. Да еще штаны эти…

— Эй! — Меня похлопывают по плечу. — Твоему бой-френду это будет стоить всего сто баксов! — Передо мной высоченный негр в вышитом камзоле. На ногах у него космические фиолетовые ботинки, на голове — разноцветный цилиндр. На лиловом лице — невообразимый пирсинг. В руках — огромный пластмассовый жезл. — Твоему бой-френду я отдам эти штаны за сто баксов. Решайся! Десять процентов чистой скидки.

— Listen, — говорю. — Слушай! Он мне не бой-френд. Мы профессора из России… Санкт-Петербург…