Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Дорого оплачена тишина над израненной землей!

О, если бы всегда и всюду, за любыми своими делами, за любыми радостями и заботами люди помнили о пронесшейся беде, помнили бы вот с этой нестерпимой остротой, что режет сейчас сердце! Наверное, войны больше никогда не смогли бы врываться в человеческую жизнь, губить ее, уродовать и ломать…

* * *

Вблизи перекрестка Андрей едва не столкнулся в темноте с женщиной, посторонился, давая дорогу, невольно оглянулся на нее: первый прохожий, встреченный им на улицах, первый житель лежавшего в руинах города.

Женщина, миновав Андрея, тоже обернулась и, остановившись, смотрела ему вслед. Вдруг она тихо, не для него, а пока только для себя, лишь предполагая, изумленно-неуверенно произнесла:

– Андрей!

Секунду они стояли неподвижно. Андрей шагнул к женщине.

– Кто вы? – спросил он. Голос его сел, оборвался. В темноте он мог различить только, что женщина тонка, худа, ниже его ростом, скорее девушка, и очень молоденькая. Голова повязана платком, на плечах тонкое пальтишко.

– Я Галина… Андрей! – воскликнула девушка, окончательно его узнавая и убеждаясь, что не ошиблась. – Андрей, ты!..

С порывистостью, в которой проглянуло что-то большее, чем просто радость от случайной встречи со знакомым, она, подавшись к Андрею, протянула руку, коснулась ворсистого сукна его шинели.

– Галина?.. – спросил Андрей, силясь вглядеться в лицо девушки. Ни в доме, ни в классе не было ни одной Галины.

– Неужели забыл? Лужникова… Из «зеленого дома»… Помнишь?

– А-а… Галя!

В памяти смутно, словно в дымке тумана, возникла бледненькая девочка с жидкими каштановыми косицами, приходившая иногда во двор играть со сверстницами. Она была робка, застенчива, всегда плохо одета – застиранные платьица, штопаные чулочки. В кругу девочек, которые были более развиты, смелы, бойки, она держалась незаметно, больше в стороне, терялась, когда с ней заговаривал кто-нибудь, к кому она не привыкла, молчала и только смущенно улыбалась в ответ. Беззащитностью ее пользовались и часто обижали. Нести обиды ей было некому: отец не жил с семьей, мать целыми днями работала. Поплачет где-нибудь в уголке, размазывая по лицу слезы грязной ладошкой, и, скоро простив зло, снова идет к детворе.

Став постарше, в возрасте, когда девочки уже обращают внимание на платья, наружность, она, следуя за другими, в пробуждающемся женском инстинкте тоже стала заботиться о своей внешности, принаряжаться, насколько позволяли скудные возможности. Это были наивные, бросающиеся в глаза попытки – глянцевая лента в косах взамен прежней тряпочки, брезентовые туфли – те же, что носила и раньше, со сбитыми каблуками, но тщательно выбеленные зубным порошком. Однажды и для нее наступил праздник – сшили новое платье, синенькое, в белых горошинах, и она с явным намерением «показаться» пришла во двор, аккуратно ступая по камням набеленными туфельками. Она алела от смущения и удовольствия, под встречными взглядами потупляла блестевшие глаза, но голову несла с горделивостью, и даже в осанке проглядывало что-то другое, смелое, – как будто вместе с платьем она приобрела еще и достоинство, равнявшее ее с окружающими…

Вот все, что помнил о ней Андрей. Она была младше его года на три, ничем его не интересовала, он почти ее не замечал. Даже черты лица не сохранились в памяти, он вряд ли бы узнал ее сам, и было удивительно и непонятно, как сумела узнать его она, в такой темноте, после стольких лет, в военной форме, стирающей различия во внешности людей.

Они простояли в безмолвии несколько долгих мгновений друг против друга: Андрей – пока все это старое, полузабытое медленно всплывало из глубины сознания, Галина – вся захваченная своим волнением, даже как будто лишившим ее слов…

* * *

– Меня точно изнутри толкнуло, не знаю почему… – проговорила наконец она. – Увидела фуражку, мешок вот этот…

В сущности, она была для него совершенно незнакома, как любой другой, встреченный на улице, но это был человек из мира его детства, юности, и Андрей почувствовал, как и в нем поднимается такая же искренняя радость, какой была переполнена Галина. Словно вдруг протянулся живой мостик между ним и тем, что было до нереальности далеким, сразу связав две его жизни в одно целое, сделав прошлое близким, конкретным и осязаемым.

– А я бы прошел мимо… – признался Андрей. – Ты извини, – поспешил он поправиться, не желая обидеть тем, что так плохо ее помнит. – Ты так выросла… Была ведь девчонкой…