Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Никто из подвальных обитателей далеко не отлучался, все имели самое смутное представление о том, что делается в городе, на окраинах, где идут бои. Однако вести, сменяя друг друга, все время циркулировали по погребам и подвалам. То, например, как самая сущая правда, разносилось, что наши подвели подкрепления, выбили немцев из СХИ и Березовой рощи и уже возле стадиона «Динамо»; вот-вот – и будут в городе. И тут же, повергая всех в уныние, расходился совсем иной слух – будто немцы полностью заняли уже не только СХИ, но и отроженские мосты, переправились в Отрожку, а наши держатся только возле Задонского шоссе, у аэродрома. Но и там, вероятно, не устоят, слишком много танков двинули туда немцы. Задонское шоссе им нужно во что бы то ни стало, по нему прямая дорога на Москву… Приходили и еще более худшие, более мрачные известия. Но, как бы они ни были мрачны, безнадежны, люди, однако, не падали полностью духом, продолжали упорно верить, что наши все-таки осилят, отобьют город и всех освободят. Эта надежда трепетала, как огонек свечи под ветром, то пригасала, то вспыхивала вновь.

Она не оборвалась, не загасла даже в тот день, когда на стенах домов появился приказ немецкого коменданта, в котором всем жителям предлагалось с 24 июля по 10 августа покинуть город, выйти из него в направлении на военный городок, а дальше – к Дону и двигаться на Хохол. Там население распределят по близлежащим районам и областям на жительство и работу.

Это был первый приказ, еще без угрозы расстрелом за неповиновение, и никто не захотел его исполнять – все из той же надежды, что владычество немцев вот-вот кончится, вернутся наши. Зачем же уходить от своих мест, квартир, вещей! Женщины подняли в нашем подвале громкий гвалт, все будто спорили друг с другом, но все говорили одно и то же: зачем уходить, глупости, это же просто невозможно, малые дети на руках, у иных – по нескольку, да еще преклоннные старики-родители, которые едва двигаются. А есть и совсем недвижимые, полу– и полностью парализованные. Куда с ними уйдешь? Даже до военного городка не дотащишься!

– Мамочка, а мы пойдем? – приставала я к матери. – Куда же нам идти, ведь у нас там никого нет, кто же нас приютит?

Мама, не отвечая, прижимала меня к себе, целовала в лоб, волосы. А однажды сказала:

– Не будь тебя – я бы перешла фронт. Переплыла бы ночью реку – и к своим.

– А разве это можно?

– Можно. Переплывают. Каждую ночь кто-нибудь переплывает.

– Так давай переплывем! – горячо сказала я.

– С тобой это невозможно. Ты ведь и плавать не умеешь…

Под первым приказом еще не успел просохнуть полностью клей, как рядом появились другие листки, в них было написано то же самое, только добавлялось: неподчинившиеся, самовольно оставшиеся в домах будут считаться партизанами и расстреливаться без сожаления и разбирательства.

– Почему же они всех выселяют? – допытывалась я у мамы.

– Боятся. Боятся, что в городе запрятались переодетые красноармейцы, которые не успели отступить. Боятся партизан. Что население будет делать какой-нибудь вред.

– А они вправду есть – красноармейцы, партизаны?

– Я не знаю. Наверное, есть. Ты же видишь, немцы все время ходят по дворам, заглядывают во все уголки. Значит, есть кого им искать.

– А мы с тобой можем им что-нибудь сделать?

– Мы? Что мы можем – ничего мы с тобой не можем… – хмуро усмехнулась мама. – Давай лучше подумаем, как нам с бабушками быть. Как их увезти. Ведь нашей бабушке семьдесят шесть лет, ходить далеко она не может, а бабушка Оля – еще старей, ей за восемьдесят, к тому же она слепая…

Бабушка Оля была дедушкиной сестрой, не родная мне, но тоже бабушка. Она не выходила замуж, не имела детей, всю жизнь прожила в дедушкиной семье, помогала нянчить мою маму и ее братьев. С моей родной бабушкой они всегда были как сестры или две добрые подруги, а с того времени, как бабушка Оля лишилась зрения и стала беспомощной, они сблизились еще больше, моя бабушка ухаживала за ней совсем по-матерински, как за ребенком.

Что могла подсказать я маме, какой дать совет своим умишком? Да мама и не для совета спрашивала меня, просто чтобы вслух поделиться терзавшими ее думами…

Взрослые вели разговоры, что кто-то на нашей улице налаживает двухколесную тележку, чтобы везти на ней свою старую мать, если действительно придется выселяться. И я сказала маме: у бабушки в саду есть тележка, давай и мы сделаем так, повезем бабушек на тележке.

Мама только невесело улыбнулась: ты забыла, какая это тележка, ее еще дедушка сделал, а его уже лет двадцать как нет, тележка эта тут же развалится. Да и сил у нас не хватит с тобой везти двух бабушек сразу…