Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

– …нет, ты путаешь, та до нее была, они просто похожи, одинаково длинные, худоногие, – с жаром перебивает она следующую свою телефонную собеседницу. – Это его излюбленный вкус, уж я-то знаю, все его женщины такие: светленькие, гибкие… Чтоб талия – как у жены Пушкина, сорок семь сантиметров. Потому, вероятно, и я в его избранницах оказалась, параметры главную роль сыграли… А ту, что ты видела, Светланой зовут, она скрипачка из оркестра. Дура истерическая! До двадцати пяти сидела в старых девах, пиликала на своей скрипице, глаз от пюпитра не поднимала. Совсем свихнулась, ей бы самый раз в клинику лечиться, а тут, пожалуйста, он на свою беду. Ну и начался спектакль Шекспир да и только: космическая любовь, безумная ревность, жизнь или смерть, вопли, сопли, угрозы отравиться, из окна прыгнуть и все, что хочешь. Помучила она ему нервы. Ему к публике выходить, он уже во фраке, а она ему за кулисами сцены выдает. Не так на нее посмотрел, не то ей слово сказал. Она его к каждой школьнице ревновала, к каждой соплюшке, что лезут с фотографиями подписать. Однажды он какой-то чиркнул: «Милой Зое». Она из-за его плеча прочитала, карточку – цап, на клочья, Вальку по морде, тут же, на глазах у поклонниц, у самой Зои. Почему она тебе милая? Почему другим без эпитетов, а этой – милая? Да на девку: ах ты, хлюха желторотая, я тебе покажу, как к женатому человеку клеиться! А ты, – на Вальку, – старый козел, никак не уймешься, дошел, докатился, уже семнадцатилетние у тебя в любовницах! Разоралась, как шизофреничка. Одно время у него аккомпаниаторша была, уже совсем пожилая женщина, давно за пятьдесят, вставные зубы, внуки. Но – статная еще, держала себя всегда в струне, на сцену выходит – возраста не дашь. Так же ее она подозревала. Ты представляешь! Они днем в пустом зале репетируют, а она в ложу прокрадется, спрячется за портьерой и зыркает оттуда, как хорек из норки, каждое их движение анализирует. Как они друг с другом говорят, как он на нее смотрит, как она на него посмотрела… Светочка эта великолепная до того его умучала, что он от нее самым настоящим образом сбежал. В Одессе, из гостиницы. Сказал вечером – дескать, спустится в бар за баржомом, а сам – в такси, в аэропорт, на первый же самолет, какой был. А был – в Алма-Ату. У нее нюх собачий. Она четверть часа подождала, нет, мигом разгадала, в аэропорт, за ним вдогонку, на следующем. А билетов нет. Она на себе платье рвала, говорят, в истерике каталась. Посадили ее, дуру ненормальную. Прилетела – а он знал, что она за ним кинется, уже из Алма-Аты смылся, куда – неизвестно. Она в Новосибирск, в Казань, в Читу. По всему Союзу недели две металась. А он под Москвой у приятеля на даче сидел в глубоком подполье. Купил ящик коньяку, рядом озеро, бутылку с собой – и на весь день в камыши с удочкой. Конечно, все концерты сорвались, должен был в Бразилию ехать – это дело тоже накрылось. Светочке только бы в угро работать: про дачу она все-таки дозналась, явилась ночью на такси, чтоб сонного захватить. Всех дачных собак перебудила, лай поднялся бешеный, просто светопреставление. Она – в дом, а он у нее на глазах в окно и через лес на электричку. Она видит, гоняться за ним – не поймаешь. Тогда, знаешь, что, стерва, сделала? Он ей на свой вклад в сберкассе, дурак, доверенность написал. Она все эти деньги сняла, а ему через знакомого ультиматум: отдам, только если придешь и все будет по-прежнему. Но он не вернулся, предпочел остаться голеньким, в чем от нее в Одессе сбежал. Теперь она в его квартире, все ждет, надеется, все его вещи у нее, рояль, стереомаг японский за двадцать тысяч. С Эллочкой этой людоедкой он с нуля начинал. Но тогда у него еще вся его слава была, он котировался, любая филармония старалась его заполучить. Не ему условия ставили, он их диктовал. А теперь его орбиты – Моршанск, Арзамас, целинные совхозы. Теперь ему честь даже у нас выступить. Говорят, он три вечера просил, а директор: нет, только один. Кто пойдет, на второй раз и половину зала не соберем. Был Балабанов – да весь вышел, одно воспоминание… Так и сказал, точно! Что ты – ему, не ему, среди своих. Вальке в лицо такое сказать! У него гонору – на пятерых Шаляпиных, он бы тут же в морду с кулаками полез, он же совсем бешеный делается, если его задеть… Но я это слово в слово знаю, как он сказал, именно так: был – да весь вышел, одно воспоминание! Как ты верно угадала, тогда мне это постоянно на ум приходит – что короткой будет его карьера Так оно и есть, не хватило его надолго. Как быстро взлетел, так быстро теперь и падает…