Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Разговор происходил на кухне их трехкомнатной квартиры перед обедом. Дочери не было, она позвонила, что прямо с работы пойдет с приятелями в кино. Валентина Игнатьевна, как только пришел Климов, переоделся в пижаму, помыл под краном руки, поставила на газовую плиту разогревать борщ. Он уже разогрелся и, забытый, кипел впустую. Климов сам выключил плитку, налил половником в тарелку. Жена ушла в глубину квартиры, побыла там, вернулась – с тем же выражением хмурой озабоченности и отчужденности в лице, отчужденности от постигшей Климова беды и от него самого.

– Сам прошляпил – сам и выпутывайся… – сказала она. Это были первые ее слова, но в них со всей полнотой выражалось ее отношение, ее позиция, уже обдуманная и твердо решенная. – На нас с Лерой не рассчитывай, ты знаешь, какая у нас зарплата, какие накопления… То, что на книжке, это Лере на зимнее пальто. Просто стыдно, в чем она ходит… Молодая девушка, за ней парни ухаживают, все подруги в дубленках, а она все еще свое студенческое пальто таскает… А сапоги у нее какие, второй сезон, уже подошва отклеивается и «молния» порвалась. А сапоги приличные сейчас – это самое малое сто двадцать, а то и сто пятьдесят…

Климов был готов к тому, что жена скажет так или в таком роде, что при этом у нее будет такой вот тон – старого раздражения против него, и она сразу же оставит его один на один со своим положением. Во всех семейных делах и обстоятельствах она всегда вела себя эгоистично, поступки ее неизменно были направлены лишь в одну сторону – своей личной выгоды и пользы. Даже рождение Леры было предпринято ею не без практического расчета, ради поддержки себе в будущем, на склоне лет. «А что тут плохого, каждый заботится о себе!» – сказала она однажды вскоре после начала их супружеской жизни в пылу одного их спора, открыто и воинственно утверждая свой эгоизм. Это была основная, определяющая суть ее характера. Большинство людей, обладающих себялюбием, своекорыстием, все же сознают, что качества эти отнюдь не блестящие, как-то стараются их умерить, притенить, убрать с людских глаз. Валентина же Игнатьевна даже нисколько не стыдилась и не смущалась. Она не считала это пороком, не считала нужным смирять, укорачивать свой эгоизм. Когда же Климов – давно, в начале их жизни, потом он уже не заводил с ней таких разговоров, зная, что бесполезно, выйдет только ссора и еще большее озлобление против него – заговорил с ней об этом, Валентина Игнатьевна, как бы слагая с себя всякую ответственность за свои качества, даже как бы утверждая на них свое право, резко его оборвала: «Ничего не поделаешь, такой уж меня природа создала!» Она выросла в городской семье, жила все время в городе, окончила среднюю школу, медицинское училище, работа у нее была интеллигентная, чистая, фармацевт, и в детстве, и на работе, и в быту она все время соприкасалась с людьми, имеющими образованность, интеллектуальное и нравственное развитие, но в душе ее, как ни странно, почти не присутствовало ни крупинки интеллигентности, настоящей воспитанности. Наблюдая ее, вспоминая при этом некоторых других своих знакомых, сослуживцев, Климов часто думал, какая непростая, оказывается, вещь – интеллигентность, еще совсем ничего не решает грамотность, формальное образование, диплом… Когда-то одно и другое было связано гораздо теснее, а теперь сплошь и рядом – разрыв, «ножницы»…

У нее были никогда ей не изменяющие воля и упорство, каким мог бы позавидовать и мужчина, обдуманно, планомерно и неотступно вела она свою линию сквозь годы их жизни, шаг за шагом, добиваясь всего, что ей хотелось: одежды, вещей, сначала гэдээровской, а затем – это стало более модным – румынской мебели, цветного телевизора; на службе от рядового фармацевта сумела подняться до заместителя заведующего аптекой, чтобы иметь возможность более свободно распоряжаться лекарствами и, по принципу «ты – мне, я – тебе», завязывать нужные знакомства, доставать дефицитные товары. Ломая нежелание дочери заниматься музыкой, все-таки заставила ее учиться на фортепьяно и кончить музыкальную школу: вторая и выгодная специальность, на всякий случай, может пригодиться. Вслух Валентина Игнатьевна говорила, что старается только для блага дочери, но Климов понимал, за этим крылась также и забота Валентины Игнатьевны о себе самой. Когда стали строиться на бывшем ипподроме жилые дома по чешским проектам, с большими квартирами, в которых все комнаты раздельные, захотев такую квартиру, Валентина Игнатьевна полгода давила на Климова, заставляла его хлопотать и в конце концов выхлопотать трехкомнатную, с кухней в одиннадцать квадратных метров, которая может служить столовой для семьи и даже когда приходят гости, с ванной, где хоть танцуй, а стены сверху донизу в голубом кафеле…