Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

В такой же степени, как на тех, из-за кого он оказался в беде, если даже не больше, его грызли злость, гнев и досада на самого себя, на допущенную им слабость. Как мог он поддаться нажиму, отступить от принципов, от которых на его должности ни при каких обстоятельствах нельзя отступать! Словно какой-то мальчишка, только-только пришедший со студенческой скамьи, еще ничего не знающий на опыте… И это – он, самый старый инженер в отделе, с почти тридцатилетним стажем, с его знаниями, великим множеством самых разнообразных примеров в памяти…

Климова просто раздирало от недовольства собой, сознания своей ошибки. Чувства эти совсем убивали в нем желание защищать себя, обращаться за помощью. Да и что сказать в свое оправдание, когда он действительно виноват, виноват непростительно – потому что не новичок, а старый, тертый, трепаный волк. Хватало же у него твердости и характера устоять в десятках подобных ситуаций раньше, надо было упереться и здесь… И поделом, по заслуге ему наказание! Соверши такое кто-нибудь другой из его коллег по отделу, Климов без всяких колебаний сказал бы, что кара хотя и крутая, но справедливая.

Но такой поворот его жизни был подобен катастрофе. Так ощутил он в первое мгновение, а когда прошел охвативший его шок, горячий сумбур в груди и голове и он получил возможность более или менее трезво поразмыслить – он увидел полностью все ее значение и объем.

Во-первых, он потерял работу, привычное для себя место уже почти на самом пороге пенсии, всего за два с небольшим года. Конечно, работу он найдет, и по своей специальности теплотехника, нет ни одного завода или крупного предприятия, где бы они не требовались, но все равно это будет другое, новое для него дело, новые обязанности, а в его возрасте осваиваться в новом положении уже не просто. Во-вторых, он теряет накопленные большие и малые блага, преимущества, которые принесла ему долголетняя непрерывная работа на его должности, в частности – поликлинику. Ею Климов особенно дорожил. У него уже появились возрастные недомогания, поначалу не очень досаждавшая болезнь печени стала хронической, после каждой командировки подскакивало давление крови, и приходилось периодически обращаться к врачам. Известно, что такое районные поликлиники, какие там очереди, внимание врачей и качество лечения. А в заводской, куда он был прикреплен, по крайней мере хоть в долгих очередях не приходилось высиживать. В этом же здании находились все процедурные кабинеты и своя аптека с лекарствами, каких в обычных аптеках не всегда найдешь. Ежегодно профком как старому работнику отдела выделял Климову в Кисловодск путевку, а после правительственного постановления о льготах участникам войны Климов приобрел на путевки официальное первоочередное право, так что летний отдых и лечение были ему прочно обеспечены.

И еще одну существенную для себя потерю должен был понести Климов. Он давно мечтал о садово-огородном участке. С приближением к пенсии желание это стало еще сильнее: будет чем заняться, когда он оставит службу, – и удовольствие, желанный и потому приятный, легкий труд, и семье подспорье, польза. Профком хлопотал о выделении сотрудникам земли, дело тянулось лет десять, и вот только в этом году наконец благополучно решилось, весной должны были нарезать участки. Но теперь Климову приходилось расстаться с этой давней мечтой о своем саде…

Пока тянулось расследование и было неизвестно, чем оно кончится для Климова, он ничего не рассказывал Валентине Игнатьевне, своей жене. Она никогда не проявляла интереса к его служебным делам, за все годы совместной жизни даже толком не усвоила, какую именно работу он исполняет, ей были важны только материальные результаты: размеры получек, премий, лечебных пособий, та помощь продуктами, что иногда организовывал для сотрудников профком, договариваясь с пригородными совхозами о картошке и яблоках по дешевой цене или о рыбе с прудовых хозяйств.

Но когда все окончательно определилось, Климов рассказал ей. Коротко, сдержанно, самое главное. Как он и ждал, она выслушала молча, ни в лице, ни словом не выражая Климову сочувствия, не задав ему ни одного вопроса, – подробности ей были не нужны. Полное, широкое, с желто-зелеными глазами лицо ее сразу же стало отчужденно-холодным, а затем на нем выступило и другое выражение: сосредоточенной озабоченности. Климов знал, что ее заботит: из всего, что с ним произошло и что он рассказал, она извлекла лишь самое для себя важное, а именно – что теперь он без службы, без зарплаты, иждивенец в семье.