Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Волнение ознобом пробежало по телу, когда не мыслью, не в сознании, а порывом всех чувств в мальчике возникло дерзостное намерение. У моря титаническая сила, но сила эта слепа. Надо только точно рассчитать паузу и расстояние. И стремительно отплыть от камней!..

Выждав, пока разобьется и схлынет череда волн и в накатах моря вновь наступит быстротечная передышка, мальчик, холодея от собственной решимости, рывками тела расталкивая воду, бегом устремился в промежуток между Верблюдом и Черепахой, через который только и можно было попасть на простор моря.

Он не слышал гремевшей где-то за спиною с обратным течением гальки, не чувствовал неровного, скользкого, каменистого дна, будто его и не было вовсе под ногами, и видел только то, что было прямо перед ним: узкий проход в камнях, колыхание солнечных бликов на зеленовато-желтом глянце воды и медленно, неспешно вырастающий из моря вал.

Не спуская с него глаз, мальчик сделал навстречу шаг, еще… Вот и порог, он желтеет сквозь воду, только поставить ногу…

– Поздно! – сказал себе мальчик, чтобы оправдать свою внезапную, остановившую его трусость.

Было еще не поздно. Время еще позволяло. Он успел бы сделать последний шаг, вал был еще далеко, только начинал подниматься.

В следующий миг действительно стало поздно. Мальчик понял это, понял, что теперь не сумеет даже отскочить обратно, в спасительную зону под обрывом.

Все замерло и онемело в нем, когда вокруг ослаб и померк свет дня и он увидел над собою грязно-зеленую стену воды и свешивающийся бахромчатый гребень…

Он сообразил повернуться спиной и закрыться руками – в подсознательном стремлении защитить глаза и лицо.

Тяжесть и грохот обрушились на мальчика. Его придавило ко дну и тут же, вертя и швыряя как попало, ударяя о твердое, понесло, потащило в массе ревущей воды и взметенной гальки.

Он долго выкашливал из легких горькую воду – обессиленный, зеленовато-бледный, вцепив холодные фиолетовые руки в шершавый гранитный выступ. Его прибило к тому самому камню под обрывом, с которого он спрыгнул в пенные накаты моря. Мокрые волосы залепили лицо, глаза щипало и резало от попавшего под веки песка. На груди алела длинная царапина, остро ныла коленная чашечка, ушибленная крупным голышом. Он был оглушен – море дало такую встряску, что прошло время, прежде чем его рассудок вновь обрел ясность.

Он решил, что с него хватит. Ему просто повезло, что он выскочил. Могло кончиться не так. Он отдыхал, накапливая силы, чтобы взобраться по откосу наверх, туда, где лежала его одежда.

Валы рушились и взрывались, поминутно его обхватывала шумная, закрученная бешеными воронками вода, больно ударяла галька. Верблюд и Черепаха скрывались, показывались – будто тонули и выплывали из моря; рыжие космы водорослей остервенело мотались по бокам; цепкость, с какой они держались за камни, удивляла.

Мальчик приходил в себя, и в нем оживал прежний азарт. Нет, все-таки можно! Все дело в том, что он упустил момент, замялся у порога, когда надо было сделать последний шаг, последний решительный рывок!

Придерживаясь за мокрый гранит, не замечая, как ударяет галькой, мальчик пристально смотрел туда, где его накрыло гребнем, считал секунды, когда море в проходе ненадолго успокаивалось, и опять в нем нарастало волнение – от уверенности, что теперь он сумеет, сможет, теперь у него обязательно выйдет, только не замешкаться, не струсить!..

Проклятый порог! Он существовал не только там, в море, между камнями, преграждая путь, он был еще и где-то в нем самом, внутри него – в сознании, в сердце!

Он убедился в этом, когда, собравшись с духом, вновь вошел в море и вновь, скованный внезапной нерешительностью, остановился перед желтевшим сквозь воду каменистым уступом.

«Не медли! Не медли! – все кричало в нем. – Ну же! Ну!»

И он стоял, с отчаянием чувствуя, как уходят мгновения, презирая себя невыразимо острым презрением, видя, как отливающая голубым, зеленым, золотистым глянцем поверхность моря перед скалами начинает, колыхаясь, медленно, пока еще пологим склоном, подниматься над горизонтом…

Казалось, он стоит так уже невероятно долго и так же невероятно долго дыбится, растет перед ним живой, будто дышащий, склон, поднимаясь все выше и круче. Он поставил ногу на щербатый камень порога, подался всем корпусом. Он как бы раздвоился: его сознание работало лихорадочными толчками, а тело жило как бы отдельно и не хотело подчиняться, не хотело двигаться вперед.