Юрий Дружников - Виза в позавчера

Немцы очень ждали писем. Но Григорий не написал.

Люська Немец легко, чуть ли не вприпрыжку, выбегала к доске, и до нее долетали смешки, хотя она еще ни слова не сказала. Может, из-за отсутствия витаминов она не росла и смирилась с тем, что никогда не вырастет. И все-таки она еще повзрослела.

Каждый день, когда дома никого не было, Люська кокетничала сама с собой перед маленьким зеркалом, причесывалась по-новому, потому что вчерашняя прическа ей не нравилась. Она сама себе перешила из материной черную юбку с разрезом и пуговицами; девчонки шептались, будто юбка слишком облегает бедра и вообще с таким высоким разрезом носить позорно.

- Уроки не делаешь. Чем же ты вообще занимаешься?- с подозрительной интонацией спрашивала классная руководительница.- Целыми неделями в школе тебя нет!

- Подумаешь, работать пойду...

- Она еще хамит!- взрывалась учительница, мгновенно переходя на крик.- Ну, это уже слишком. Девочка-лодырница... Да как же такое можно допустить во время войны!

Говорила она, как снаряды взрывались: бум, бум, бум... Видимо, не случайно у ширококостной классной была кличка Бомба.

Может, просто пришла весна, думала Люськина мать. Хотя и военная, а все же весна! Та самая, про которую столько написано и столько объяснено, что и слово-то произносить вроде бы неловко.

Так или иначе, но в конце третьей четверти, перед самыми каникулами, скoпилось у Люськи пять двоек. Мать вызывали в школу раза три, но это не помогло. Завуч позвонила в соседнее ремесленное училище:

- Нельзя ли пристроить восьмиклассницу, очень хорошую, только учится плохо?

В ремесленном набора не было. Оставалось просто исключить Люську Немец в назидание другим.

Люська не сказала матери, что ее исключили из школы. Каникулы шли замечательно, чего же травить материну душу?

Утром, найдя красивую картинку в довоенном журнале, Люська причесывалась под нее и танцевала перед зеркалом непонятный танец, заменяющий ей гимнастику. Нарочно громко топая каблучками, чтобы потревожить соседей, она спускалась с крыльца и бежала в кино.

Купив самый дешевый билет, Люська садилась в дорогой восьмой ряд. Если прогоняли, не смущалась и пересаживалась. Бывало, глядела она одну картину несколько дней подряд.

Посреди дня забегала она домой чего-нибудь поесть. С братом вдвоем они разогревали оставленный матерью суп. Ели молча, каждый занят своим: Олег марками, которые он за отсутствием альбома переклеивал в новую тетрадь. Люська - мыслями о том, что после каникул в школу идти не надо. Поев, Люська немедленно убегала.

- Куда?- строго спрашивал Олег, догадываясь о происходящем.

Хотя он был младшим, но, в конце концов, в доме он - единственный мужчина.

- Не твое дело!- очаровательно улыбаясь, отвечала Люська.

Она его авторитета принципиально не признавала.

Школу затолкнули в старую избу, а школьное здание на соседней улице занимал госпиталь. Люська прокрадывалась через черный ход. Там пахло хлоркой. Сегодня какая палата? Вчера была шестнадцатая, значит, сегодня семнадцатая, второй этаж.

Она открывала дверь и слышала возгласы:

- Артистка пришла!

- Садись, доченька!

- На-ка, кисельку сперва похлебай...

Люська садилась на пустую кровать и говорила:

- Ну вот, значит. Я вам какое рассказывала? "В шесть часов вечера после войны"? Теперь, значит, "Сестра его дворецкого". В общем, так...

И начиналось кино. Она его пересказывала в лицах, куплеты пела, плясала и сцены изображала в действии, ловко прыгая между кроватями и тумбочками. Когда, пробившись сквозь толпу в дверях, входила санитарка и объявляла мертвый час или обход врачей, палата упрашивала:

- Не шуми, тетка Нюша, пущай она до конца расскажет!

Санитарка и сама садилась, слушала и смеялась, а после опять спохватывалась:

- С ума сошли! Она же без халата! А ну, марш отсюдова!

Люська поправляла юбку и, не простившись, убегала.

- Когда придешь, артистка?- неслось вслед.

- Может быть, завтра, а может, никогда...

Больше всего ей нравилось, как голодные мужчины на нее смотрят, и поэтому она возвращалась. Но приставать к ней из-за ее малолетства не решались. Да и палаты были с тяжелоранеными.

Раз Люська чуть не заговорила с матерью про школу. Представила, что сделает мать. Она отодвинет тарелку, будет хмуро молчать, а после скажет:

- Вот спасибо тебе, доченька! Отблагодарила нас с отцом за то, что всю жизнь спину на тебя гнули!..

И будет прикладывать к глазам передник. Мать устала, ни к чему ей забот прибавлять.