Александр Ройко - Жизнь щедра на сюрпризы

— Сушков, Николай Сушков.

— Так вот, чтобы завтра, от силы послезавтра и духу его не было в гарнизоне. А в дальнейшем за этим Сушковым могут последовать и другие. Вот теперь с этим вопросом покончили. Вам всё ясно?

— Так точно! — в один голос ответили Лукшин и Морозевич.

— Тогда свободны. Идите, работайте. Но перед этим проверьте лично, как там прошёл завтрак

Андрей и Лукшин облегчённо выскочили из кабинета командира ОБАТО.

— Ну что, когда проведём собрание? — спросил Лукшин.

— Завтра же, по горячим следам. К тому же, может, завтра с утра ещё и Сушков будет в гарнизоне.

— Вы его думаете пригласить на собрание?

— А почему нет? Он же, как говорится "виновник торжества".

— Во-первых, Сушков завтра уже не будет числиться в вашей службе — приказ об этом будет ещё сегодня. А во-вторых, его присутствие может вызвать разные жалости у других ваших подчинённых, просьбы с их стороны или со стороны самого Сушкова. Тогда это будет не дисциплинарное собрание, а собрание трудового коллектива по защите обвиняемого.

— Может быть, вы и правы, Борис Михайлович. Но как-то это не совсем по человечески, что ли.

— Сейчас нам не до сантиментов. Жизнь — жестокая штука. Вы же сами говорили, что Сушков сам себе яму вырыл.

— Говорил, — вздохнул Андрей. — И это верно, но человека то всё равно жалко.

— Да, жалко. Я, как вы знаете, не сторонник особо жёстких мер, но порой без них никак не обойтись. Иначе порядка не будет. И вы это понимаете не хуже меня.

Они вместе прошли в аварийную котельную. Она уже работала в нормальном режиме. И видно было, что Громов очень старается. Далее Лукшин с Морозевичем поднялись в солдатскую столовую, и зашли на кухню. Завтрак уже заканчивался. Андрей глянул на часы и прикинул начало этого процесса — завтрак, действительно, запоздал примерно на 1 час 45 минут. Посмотрел на часы и майор и протянул:

— Это хорошо, что уложились в указанное вами время. Очень хорошо. Теперь дальше нареканий уже не должно быть. Обед, я думаю, уже приготовят вовремя. Так, со столовой всё ясно. А когда вы займётесь ремонтом котла?

— Сегодня начнём разбирать его. Возможно, к концу дня…, нет, что уже скорее завтра установим, сколько его секций вышло из строя. А дальше будем заказывать их в КЭЧ, привезём и начнём монтировать. Но я думаю, что до конца недели должны управиться.

— Потом опять перейдёте на работу этого котла?

— А зачем? Пусть работает резервный. Какая разница. Он до этого долго не работал. Новый мы, конечно, испытаем, и всё — пусть стоит. Если зима выдастся холодной, тогда подключим к работе и его.

— Хорошо, занимайтесь своими делами. Да, я ещё забыл спросить — где будем проводить собрание — в клубе или нужен класс?

— Не нужно ни то, ни другое, Борис Михайлович. Командир, как я понял, не хотел привлекать большого внимания. А в клубе постоянно кто-нибудь да крутится. Проведём собрание в мастерской.

— А мест всем хватит?

— Хватит, потеснятся немного. К тому же часть кочегаров будет на смене. Мы с вами можем не сидеть за столом, а стоять. Если мы будем сидеть вместе со всеми, то это будет не строгое собрание, а какая-то дружеская беседа.

— И то верно! Ладно, по рабочим местам.

Андрей направился к мастерской. Время уже было рабочее, но когда он спустился в полуподвальное помещение, то подумал, что в основном помещении никого нет — было необычно тихо. Андрей открыл дверь и вошёл во внутрь. К его удивлению народа там было даже больше обычного — было несколько свободных от смены кочегаров. Конечно, все уже знали о случившемся и тихо переговаривались между собой. Андрей поздоровался и тоже молча сел за стол. Продолжали молчать и остальные. Характерным было то, что сейчас они все сидели на диване и лавках под стенами, никто не занял место за столом, как это было обычно, оставляя только место начальнику теплохозяйства. Наконец, после затянувшегося тягостного молчания, Морозевич произнёс:

— Ну что, орлы, доигрались? — все молчали, и он продолжил. — Сколько вам не повторяй об ответственности, о дисциплине — до вас не доходит. Может быть, теперь дойдёт?

— А что будет с Николаем? — тихо спросил кто-то.

— С завтрашнего дня кочегар Сушков в нашем хозяйстве больше не числится, уже сегодня будет об этом приказ. Я думаю, вы понимаете, что это означает?

— И что, ничего нельзя было сделать?

— Этот вопрос даже не обсуждался. А за какие же тогда провинности отправлять людей в Союз? Что может быть хуже? Или вы знаете какие-то большие прегрешения? Что ещё, жертвы какие-то нужны? А жертвы могли и быть — он сам, например. Для Сушкова всё ещё более-менее благополучно закончилось.