Паскаль Киньяр - Альбуций

Довольно скоро Альбуций начал сбегать из дома. Пристрастился к вину. Римляне видели, как он слоняется вечерами по городу или в камышовых зарослях вдоль Тибра, стучится в двери своих клиентов, засиживается в кабаках, прячется в укромных местах, чтобы писать там украдкой. Накануне тех дней, когда ему предстояло декламировать свои романы, он скрывался у друзей, в храме близ Капенских ворот или в термах, чтобы подготовить свои выступления, сосредоточиться на самых удачных отрывках, мысленно отрепетировать те пассажи, которые ему не удавались. Он говорил: «Я сунул руку в осиное гнездо». Спурия Невия решила соперничать даже с женскими персонажами его вымышленных сюжетов — жрицей, проституткой, весталкой, патрицианкой, рабыней, Деметрой. Он приходил в ярость, когда жена, дождавшись его возвращения домой, притворялась, будто сгорает от любви, становилась перед ним на колени, стискивала в объятиях и впивала запах его живота, уткнувшись лицом в волосы на лобке и заодно проверяя, не напряжен ли его член.

То были сороковые годы — время, когда Антоний более не расставался с Клеопатрой, чье лоно познал и Цезарь. Годы, когда Ирод, ставши царем иудейским, восстанавливал Иерусалим и ждал пришествия Иисуса. Боги и фурии окончательно повредили разум супруги Альбуция. Ибис в вольере испустил дух. Альбуций так никогда и не дознался, причастна ли Спурия к этой смерти, глубоко поразившей его. Он любил эту птицу с ее задумчиво склоненной, черной как смоль головой и такой же черной, изящно выгнутой шеей, любил ее загадочный, глубокий взгляд и узенькую белую бахрому над черными ногами. Каждый вечер Альбуций приносил ибису ящерицу или лягушку, а раз в неделю — жирную молодую гадюку.

Жена распечатывала его свитки. Прятала его костяные и тростниковые стили, прятала буксовые таблички, приготовленные для работы. Однажды июньским днем Альбуций вызвал из сада погонщика мулов и распорядился, чтобы тот перенес в дом связки руты и лиственной свеклы; немного погодя он застал Спурию в доме: его супруга с непокрытой головой орудовала в столовой, библиотеке и двух жилых комнатах, сбрасывая на пол, с помощью погонщика, все книги, где фигурировали женские имена. Альбуций велел связать погонщика, ударил в бронзовую вазу и приказал немедля собрать домашнее судилище — процедуру разбирательства вины застигнутых на месте преступления. Войдя в перистиль, он распорядился вынуть из ларя восковые бюсты предков, сотворил перед ними молитву, произнес клятву, потом вторую — над очагом и еще одну — над переносным бронзовым алтарем.

Затем он принес две жертвы — молочного ягненка и петуха для Эскулапа. Осыпал изображения предков сожженными шерстинками ягненка, поскольку сам был плешив. И приступил к древней церемонии развода в той форме, какая была принята во времена царей. Истребовал клятву от присутствующих родичей и клиентов, от трех своих дочерей, от рабов из Сирии, Греции и Нубии. Затем поставил обратно в ларь, одно за другим, изображения предков, величая каждого по имени и окропляя вином.

После этого он возвысил голос. Сравнил неистовые домогательства, коими донимала его Спурия, и все их непотребство с теми узаконенными чувствами, какие римская матрона должна выказывать своему супругу. Любовная страсть поблекла под двойным гнетом безумия и животного вожделения. Он отобрал у нее ключи от дома, используя при этом формулу из Законов Двенадцати таблиц: «Claves ademit exegit» (Ключи отнял, выгнал). Этими словами он объявил о разрыве супружеских отношений. Спурия Невия потребовала свое приданое, и Гай Альбуций Сил незамедлительно вернул ей все сполна, даже без вычета традиционной части, выделяемой на прокорм детей. В заключение Спурия встала на колени, а ее старшая дочь сняла у матери с пальца обручальное кольцо и передала Альбуцию, который торжественно разбил сей атрибут супружеской покорности. Присутствующие вознесли хвалу богам. Затем съели мясо жертвенных животных. Не успели они завершить последнее возлияние, как он приказал вышвырнуть жену и ее служанок на улицу, в чем были.

Цестий заканчивает свой рассказ об Альбуции, вернувшемся в дом, следующими словами: «Он долго стоял в молчании. Потом усердно разодрал в клочья свою тогу, воздел руки и поклялся страшною клятвой — клятвой Гора, — что никогда более не вступит в брак».

Одна из древних скандинавских саг, относящаяся к XIII веку, содержит знаменитую кровавую сцену. Герой, по имени Торгейр, видя незащищенный затылок человека, не в силах противиться искушению схватить топор и нанести смертельный удар. По-французски дословно это звучит так: схватить удобный случай за волосы; в данной же ситуации скорее означает: схватить жертву за волосы и отсечь ей голову. Действие происходит близ фермы Хвассафелль. Пастух только что пригнал домой стадо. Он стоит в загоне, устало опершись на посох и глубоко задумавшись. Его подбородок лежит на скрещенных руках, руки лежат на головке посоха; посох, видимо, коротковат, ибо человек слегка горбится или сутулится и шея его вытянута вперед. Злосчастный Торгейр не может совладать с собой: он должен разрубить эту шею. Голова пастуха отлетает на восемь метров от тела и падает в траву рядом с курицей, которая взлетает, испуганно хлопая крыльями.