Владимир Соколовский - Превращение Локоткова

Директор школы оказался низкорослым, плотным пожилым мужичком, лет на пять старше Валерия Львовича. Он, конечно, был уже осведомлен по телефону из районо о его биографии, и встретил нового учителя настороженно-предупредительно. Уважал за безмерно высокую для сельской школы квалификацию, и побаивался его, и проблескивало в глазах крестьянское, хитрое: ну посмотрим, чего ты будешь стоить на нашем месте! Звали директора — Виктор Константинович. На правой руке у него на всех пальцах, за исключением большого, не хватало двух верхних фаланг; несмотря на это, с ручкой он управлялся вполне уверенно.

Задав несколько пустых вопросов: как доехали, как вам наши дороги, что новенького в городе? — и помявшись несколько, директор спросил самое главное, самое интригующее:

— Вы, Валерий Львович, как сообщали мне, отбывали заключение? За что же, позвольте полюбопытствовать?

«Вот оно!» — екнула локотковская душа. Он хоть готовился раньше, что ему зададут этот вопрос, но вот задали, — и он совершенно не знал, что ответить. Опять надо было изворачиваться, потому что сказать правду — такое исключалось. Тогда или придется уезжать сразу, или немного погодя, когда это станет известно всем. Скрыть, скрыть, и отбить охоту интересоваться! Учитель, да еще сидевший за избиение школьника — такое здесь не пройдет. Да и нигде не пройдет. Хорошо еще, что до этого везде верили, будто он отбывал наказание за обыкновенную, примитивную пьяную драку. И он ответил высокомерно:

— Нет, не позволяю.

— Нет так нет… Мне сообщили, что у вас было хулиганство, но хотелось бы знать подробности — хулиганство, знаете, тоже бывает всякое… Ну, раз нежелательно рассказывать — дело ваше. Только вот что имейте в виду: если чувствуете, что осталось в вас что-то оттудашнее — выкиньте сразу, и не думайте вспоминать. Здесь все-таки дети, материал очень чуткий, восприимчивый.

Очень жестко, с нажимом, проговорив последнее, он снова распустил лицо, принял добродушный вид.

— Плохо с учителями, плохо! — сказал он. — Приедут — уедут, приедут — уедут. В позапрошлом году к нам распределили историка, а он и года не проработал — забрали в армию. Да так неожиданно, что мы и заявки на нового не успели подать. Вот и маемся. Вы устали, вижу, но потерпите уж немного — завуч на уроке, а я хочу вас представить, после этого отдохнете. Сегодня никуда не трогайтесь, хватит с вас, переночуйте в моем кабинете, а завтра мы вас поселим. Есть хорошая квартира, там жил наш прошлый историк. Вы сами-то к нам надолго рассчитываете? Как поживется? Конечно, вы человек городской…

— Да! Как поживется! — отозвался нехотя Локотков. И тут же попытался исправить свою ошибку: — Вообще я собирался сюда надолго, и не думал о скором отъезде. Куда ехать-то? Все потеряно…

Виктор Константинович посмотрел на него сочувственно, встал, тронул за плечо:

— Ничего. Может, обомнетесь, притретесь, войдете в коллектив. Хотя предупреждаю заранее — у нас не со всеми просто сработаться. Особенно есть старые учителя, опытные методисты — те все усмотрят, учтут, всякое лыко в строку вставят. Но это — костяк, ничего с ним не поделаешь, имейте в виду. И вот что еще: если проговоритесь про вашу высокую квалификацию — попадете в очень сложное положение. Выскочек, людей чем-нибудь выдающихся, возвышающихся над другими школьная среда не терпит, поверьте моему долгому опыту. Потому что работа здесь тяжелая, и прикипают к ней только истинные трудяги. Без особых других талантов, просто добросовестные люди. К тому же, если проработаешь лет пять, из школы уйти уже трудно — затягивает, и неизвестно чем. Увидите… если выдержите. Но на первых порах будьте очень осторожны, пытайтесь угодить нашим дамам, иначе — беда. Советуйтесь, говорите о методике, ей — все внимание…

— Вы, кажется, думаете, что я способен ходить на цыпочках перед этими вашими… методистками? — по лицу Валерия Львовича закатались желваки. — Даже не рассчитывайте, и не беспокойтесь — за себя я как-нибудь постою.

— В таком случае, — директор развел руками, — вот вам Бог, а вот порог. Пусть уж тогда географичка и дальше историю ведет. Свару развести — это все мастера, а тушить ее — попробуй, годы уходят… Вас ведь никто в школу не толкал, сами пошли — так неужели уж так сильно гордынюшка-то заела?

Тут был миг, очень короткий, когда уместно, и самое время было взять чемодан и уйти, — но Локотков замешкался, и миг ускользнул, а дальше уйти было уже невозможно, и он знал, что не уйдет, и виновато, даже приниженно опустил голову.