Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

В аэропорту их настигли двое репортеров: с одной, шустрой бабочкой, успели поговорить, а парню пришлось отказать, — торопили на посадку. Да и что говорить, все спрашивают одно и то же: как получилось, да что чувствуете? Разве расскажешь. Да еще в такой суматохе. В Потеряевку тоже приезжали: из районной газетки, и из областной. Долго толковали, и спрашивали по-разному, а материал получился почти одинаков: как еще в детстве, живя в далекой Португалии, под гнетом Салазаровского режима (дался им всем этот Салазар!), девочка услыхала о стране, где все люди свободны и счастливы, и стала мечтать о ней. И вот, узнав однажды, что испанский народ восстал против угнетателей и поработителей, мать взяла Марию с собою и отправилась сражаться с оружием за идеалы социализма. Она героически погибла на баррикадах, а девочку ее боевые друзья с риском для жизни доставили на судно, плывущее в Советский Союз. Так исполнилась ее мечта. В этой стране она училась, была активной пионеркой, а в войну стала стахановкой труда на стройке химкомбината. Дальше несколько лет терялись в неизвестности, — судьба возобновлялась как бы с того момента, как она встретила демобилизованного воина (чуть ли даже не фронтовика!), и решила связать с ним свою жизнь. Ну, дальше уже вообще шла мура: орден, ударный труд в сельском хозяйстве, семья, преданность все тем же социалистическим идеалам, любовь к новой родине, портрет в кругу семьи… Ни Мария, ни ее домашние не раздражались, однако, на журналистов: у людей своя работа, они сами знают, как ее лучше делать.

Они не ведали еще, не имели никакого понятия о западной репортерской школе, — первая встреча с нею была крутой и неожиданной. Когда они, размякшие и утомленные дорогой, вступили на трап в Лиссабонском аэропорту — налетела вдруг толпа, начался гвалт, засверкали блицы. «Но, но!» — кричал сопровождающий их переводчик, и пытался оттеснить настырных господ. Сбоку от летного поля Мария увидала две запыленные легковушки не самых шикарных марок и микроавтобус, — от них, от этих машин, какие-то люди махали ей руками, потом побежали; впереди — худой высокий сеньор в светлом костюме, с галстуком-бабочкой, за ним — дородная матрона, сзади разноцветным клубком — шестеро молодых еще мужчин и женщин с добрым десятком малышни… «Луи-иш!!..» — истошно закричала Мария, простирая руки. Пожилой сеньор топтался за репортерскими задами, растерянно улыбаясь.

Положение спасли, с одной стороны, полицейские: подъехали и включили сирену. С другой — экипаж самолета: дюжие парни так принялись расшвыривать газетную и журнальную братию, что какой-то порядок все же установился, и Буздыриным удалось-таки прорваться к семейству Луиша Сантуш Оливейру. Опять брату с сестрой стало плохо: они стояли обнявшись, а переводчик кормил их таблетками. Встреча Василия и Любашки с бесчисленной роднею прошла более спокойно: они пообнималсь, после чего Василий принялся раздавать детишким заранее припасенные шоколадки, а Любашка с самой смешливою из стариковых снох — укатываться над лезущими друг на друга газетчиками. Подошел встречающий из советского консульства; он поздоровался и сказал, оценив обстановку: «Придется дать пресс-конференцию, а то вам не будет покоя», — и тут же и организовал ее, утащив ораву в какое-то помещение аэропорта. Вообще консульский оказался мужиком крутым и решительным: отсек Луиша, оставив на небольшом возвышении одно лишь семейство Буздыриных. Сказал им внушительно: «Глядеть в оба, держать ухо востро! Не забывайте, куда приехали!»

И точно: после нескольких вопросов типа: расскажите биографию, как долетели, как самочувствие, рады ли встрече с родиной, не скучаете ли по дому, прозвучали вдруг громовые слова:

— Как вы относитесь к тому, что Советский Союз фактически представляет собою большой ГУЛАГ, а основной контингент его работников — это труженики концентрационных лагерей?

— Это они про что? — спросила Мария у Василия. Тот глубокомысленно нахмурился и сказал: «Видно, про Коляньку. И где только накопали, сволочи, вот работает разведка!»

И Мария принялась объяснять корреспондентам, что — да, конечно, она понимает, с одной стороны, что срывать, например, зимой шапки с прохожих — это, конечно, дело неодобрительное, но если вот взять такой пример: человек поступил в техникум, оторвался от семьи, от родительского догляда, попал в нехорошую компанию. Ведь бывает так в жизни, верно? Ну, а дальше что? На подписку не отпускают, дескать, нельзя, это затруднит следствие, он скроется, потому что живет в общежитии, отправляют в тюрьму. А городские ходят на подписке и похохатывают! На суде им — условно, а его — в лагерь! Справедливо ли? Ведь там доброму-то тоже не учат. Но он теперь женился, двое девочек, жена работает в молочном. Вот такой ответ.