Грэм Грин - Монсеньор Кихот

– Конечно. Это «Коммунистический манифест» – я как раз советовал вам взять эту книжку. Ее куда легче читать, чем «Капитал». Они, видно, не хотели, чтоб мы пили это шампанское. Чертова пробка не желает вылезать. Но денежки с нас они все равно за него возьмут.

Отца Кихота всегда интересовали детали. В исповедальне его так и подмывало задавать излишние и даже не имеющие отношения к исповеди вопросы. Вот и сейчас он не удержался и вскрыл квадратный конвертик, лежавший на ночном столике Санчо, – ему вспомнилось детство и записочки, которые иной раз оставляла у его постели мать, чтобы он прочел перед сном.

Раздался взрыв, пробка ударила в стену, и струя шампанского пролетела мимо бокала. Санчо выругался и обернулся.

– Чем это вы там занялись, отче?

А отец Кихот надувал этакую прозрачную сосиску. Он вынул ее изо рта и зажал конец пальцами.

– Как же тут удерживают воздух? – спросил он. – Наверняка должен быть какой-то зажим. – Он снова принялся надувать, и оболочка лопнула, правда, с меньшим треском, чем вылетевшая из бутылки пробка. – О, господи, извините меня, Санчо, я вовсе не хотел испортить ваш воздушный шарик. Вы купили его в подарок какому-нибудь ребенку?

– Нет, отче, девушке, которая принесла нам шампанское. Не волнуйтесь. У меня есть несколько штук в запасе. – И не без злости добавил: – Да неужели вы никогда не видели презервативов? Нет, должно быть, не видели.

– Ничего не понимаю. Это – презерватив? Но почему он такого размера?

– Он не был бы такого размера, если б вы его не надули.

Отец Кихот тяжело опустился на кровать Санчо. И спросил:

– Куда вы привезли меня, Санчо?

– В дом, где я бывал студентом. Просто удивительно, как живучи подобного рода заведения. Они куда устойчивее диктатур, и никакая война им нипочем – даже гражданская.

– Вы не должны были привозить меня сюда. Священнику…

– Не волнуйтесь. Вам никто не будет здесь докучать. Я все объяснил хозяйке. Она понимает.

– Но почему, Санчо, почему?

– Я подумал, что лучше нам не заполнять гостиничных ficha – по крайней мере сегодня вечером. А то ведь эти жандармы…

– Значит, мы прячемся в публичном доме?

– Да. Можно и так сказать.

Со стороны кровати послышался крайне неожиданный звук. Звук сдавленного смеха.

Санчо сказал:

– По-моему, я еще ни разу не слышал, чтоб вы смеялись. Что это вас так позабавило?

– Извините. Это очень нехорошо с моей стороны – смеяться. Но я просто подумал: что сказал бы мой епископ, если б узнал? Монсеньор – в публичном доме! Ну, а почему, собственно, нет? Христос общался же с мытарями и с грешниками. И все же лучше мне, пожалуй, подняться к себе и запереть дверь. А вы – будьте осторожны, дорогой Санчо, будьте осторожны.

– Для того они и существуют, эти штуки, которые вы назвали воздушными шариками. Для предосторожности. Отец Йоне, наверное, сказал бы, что я не только прелюбодействую, но еще и занимаюсь онанизмом.

– Пожалуйста, не говорите мне, Санчо, никогда не говорите мне о подобных вещах. Это все настолько личное – надо хранить это про себя, кроме, конечно, тех случаев, когда вы хотите исповедаться.

– А какую епитимью вы наложили бы на меня, отче, если бы я пришел к вам утром на исповедь?

– Как ни странно, но мне очень мало приходилось сталкиваться с такими вещами в Эль-Тобосо! Люди, наверно, боятся рассказывать мне о чем-то серьезном, потому что каждый день встречают меня на улице. Вы знаете – хотя вы этого, конечно, не знаете, – я терпеть не могу помидоры. И вот представим себе, что отец Герберт Йоне написал бы, что есть помидоры – смертный грех, а ко мне в церковь приходит старушка, которая живет рядом, и признается на исповеди, что съела помидор. Какую епитимью я на нее наложу? Коль скоро сам я помидоров не ем, то не могу и представить себе, какое это для нее лишение – не есть помидоров. Конечно, было бы нарушено правило… правило… от этого никуда не уйдешь.

– А вы уходите от ответа на мой вопрос, отче: так какую же все-таки епитимью?..

– Наверное, прочесть один раз «Отче наш» и один раз «Богородице, дево, радуйся».

– Всего один раз?

– Если как следует прочесть молитву один раз, это все равно, что бездумно отбарабанить ее сто раз. Количество не имеет значения, мы ведь не лавочники. – И он тяжело поднялся с кровати.

– Куда вы, отче?

– Почитать пророка Маркса, пока не засну. Хотелось бы мне пожелать вам спокойной ночи, Санчо, но я сомневаюсь, будет ли ваша ночь спокойной в моем понимании.