Грэм Грин - Монсеньор Кихот

– Неужели вы хотели бы жить в абсолютно рациональном мире? – спросил отец Кихот. – Какой это был бы скучный мир!

– В вас говорит ваш предок.

– Взгляните на эту гильотину на горе… или, если угодно, виселицу.

– Я вижу крест.

– А это ведь более или менее одно и то же, верно? Куда мы приехали, Санчо?

– Это Долина павших, отче. Ваш друг Франко задумал, чтобы его похоронили здесь как фараона. И больше тысячи заключенных согнали сюда, чтобы рыть пещеру для его захоронения.

– О да, помню – потом им за это дали свободу.

– Для сотен из них это была свобода смерти. Как, отче, вы вознесете здесь молитву?

– Конечно. А почему, собственно, нет? Будь даже тут похоронен Иуда – или Сталин, – я бы все равно помолился.

Они поставили машину, заплатив за стоянку шестьдесят песет, и подошли ко входу в пещеру. Какой огромный понадобился бы камень, подумал отец Кихот, чтобы завалить вход в это гигантское захоронение. Вход в пещеру преграждала металлическая решетка, украшенная статуями сорока испанских святых, за ней открывался зал величиной с соборный неф, по стенам которого висели гобелены, с виду – шестнадцатого века.

– Генералиссимус настоял на том, чтобы его охраняла целая бригада святых, – заметил мэр.

Зал был такой огромный, что посетители казались пигмеями и их голоса были еле слышны; надо было долго идти под высокими сводами к алтарю, находившемуся в другом конце.

– Замечательное достижение инженерного искусства, – заметил мэр, – сродни пирамидам. И создать такое могли только рабы.

– Как в ваших сибирских лагерях.

– Русские заключенные по крайней мере трудились во имя будущего своей родины. А это создано ради славы одного человека.

Они медленно шли к алтарю мимо вытянувшихся в ряд часовен. Никто в этой богато украшенной пещере не считал нужным понижать голос, и, однако же, голоса звучали как шепот в этой беспредельности. Трудно было поверить, что вы идете в недрах горы.

– Насколько я понимаю, – сказал отец Кихот, – эта пещера была создана как символ примирения, часовня для поминовения всех павших с обеих сторон.

По одну руку от алтаря находилась могила Франко, по другую – Хосе-Антонио де Риверы, основателя фаланги.

– Вы не найдете здесь даже таблички с именем павшего республиканца, – сказал мэр.

Молча проделали они долгий путь назад и, прежде чем выйти, в последний раз обернулись.

– Почти как холл в отеле «Палас», – заметил мэр, – но, конечно, грандиознее, да и посетителей меньше. И отелю «Палас» не по карману такие гобелены. А там в конце – бар с коктейлями; того и гляди появится бармен и приготовит напиток – фирменный коктейль из красного вина, который подают с вафлями. Вы молчите, монсеньор. А ведь это не могло не произвести на вас впечатления. Или что-то не так?

– Я молился – только и всего, – сказал отец Кихот.

– За генералиссимуса, похороненного среди этого великолепия?

– Да. А также за вас и за меня. – И добавил: – И за мою Церковь.

Когда они сели в машину, отец Кихот перекрестился. Он и сам не был уверен, почему: чтобы защититься от опасностей, подстерегающих на дороге, или от поспешных выводов, или это было просто нервной реакцией.

Мэр сказал:

– У меня такое впечатление, что за нами следят. – И, перегнувшись к отцу Кихоту, заглянул в зеркальце заднего вида. – Все обгоняют нас, кроме одной машины.

– А с какой стати кто-то будет за нами следить?

– Кто его знает? Я ведь просил вас надеть пурпурный слюнявчик.

– Но я же надел носки.

– Этого недостаточно.

– Куда мы теперь направляемся?

– При такой скорости нам ни за что не добраться к вечеру до Саламанки. Так что придется остановиться в Авиле. – И, продолжая наблюдать в зеркальце заднего вида, мэр добавил: – Наконец-то он нас обгоняет.

Мимо на большой скорости промчалась машина.

– Вот видите, Санчо, мы вовсе их не интересовали.

– Это был джип. Джип жандармерии.

– Так или иначе, не мы были у них на уме.

– И все равно, я б хотел, чтобы вы сидели в своем слюнявчике, – сказал мэр. – Носков-то ваших они ведь не видят.

Они устроили обед на обочине и, усевшись на пожухлой траве, доели остатки колбасы. Она немного подсохла, а ламанчское вино почему-то в значительной мере утратило свой аромат.

– Кстати, – сказал мэр, – колбаса напомнила мне, что в Авиле, если захотите, вы сможете увидеть безымянный палец святой Терезы, а в Альба-де-Тормесе, близ Саламанки, я покажу вам всю ее руку. Во всяком случае, по-моему, ее уже вернули в тамошний монастырь, а то она какое-то время находилась у генералиссимуса. Говорят, он держал ее – со всем, конечно, благоговением – у себя на столе. А в Авиле сохранилась исповедальня, где она беседовала с Хуаном де ла Крус. Большой был поэт, так что не будем спорить по поводу его святости. Когда я был в Саламанке, я часто ездил в Авилу. Знаете, я даже с некоторым благоговением относился к этому пальцу святой Терезы, хотя привлекала меня главным образом одна красотка – дочка авильского аптекаря.