Роберт Уилсон - Компания чужаков

Для правдоподобия Фоссу приходилось инсценировать аресты на улицах в присутствии свидетелей.

Работа разведчика почти полностью сводилась к притворству и миражам. Ничего подлинного. Он начал понимать, что разведка основана на неудержимом воображении самих разведчиков и, как это было с радиоиграми, на тупом доверии противной стороны к технике. Ужасное открытие, столь же пугающее, как мысль, будто первоосновы физики и математики были заблуждением и целые отрасли науки выросли из лжи, так что все ее открытия — неправда, все достижения — лишь видимость.

Усвоил Фосс и еще один урок: в этом мире нельзя себе позволить влюбляться. Никто не предавал быстрее и охотнее, чем любовники. Их даже пытать не требовалось, при всей любви гестапо к этому простому приему. Достаточно было шепнуть одному из парочки, что другой изменил, и это срабатывало так же безотказно, как жуткие инструменты палачей. Мысль о предательстве любимого человека терзает мозг и играет с ним странные штуки. В одиночной камере неизбежно пробуждается ревность. Во тьме без собеседника инфицированный мозг создает чересчур правдоподобные образы, которые сперва лишают арестанта мужества, а затем приводят его в ярость и оставляют опустошенным. Лишь желание отомстить придает ему новых сил, и ради мести он уничтожает не только изменника или изменницу, но и всех, кто был с ними связан.

Отказ от любви не подразумевал, что Фосс станет хранить в Париже целомудрие — это было бы нелепо, да и Гислеру требовалось кое-что доказать, — но дистанцию соблюдать он старался. А потом француженка по имени Франсуаза Лараш преподала ему новый темный и странный урок, чтобы он окончательно понял значение «любви» в разведиграх.

Они познакомились в баре. По утрам он пил там кофе и заметил, что женщина присматривается к нему. Вечером Фосс заходил в тот же бар опрокинуть стаканчик и обычно заставал ее уже за столиком, она курила крепкие, неженские сигареты. Вскоре они привыкли перекидываться словцом, а там и садиться за один и тот же столик. Фосс наблюдал вблизи, как ярко-красные губы стискивают толстый кончик сигареты, как пальцы снимают крошки табака с заостренного языка. Однажды вечером они отправились поужинать вместе и закончили вечер в его квартире. Любовью она занималась с таким напором и такой изобретательностью, что в первую же ночь сумела удивить партнера.

С тех пор они еженощно делили постель, а по настоянию Франсуазы — и не только постель. Француженка подталкивала Карла к все более возбуждающим и безответственным выходкам. Ей нравилось заниматься любовью на балконе, над головами прохожих. Встав спиной к ограждению, она перегибалась, свешивалась вниз, ухватившись руками за шею любовника, и вдруг отпускала руки, так что он едва успевал подхватить ее. Они занимались любовью в подъездах и на площадках лестниц в часы ужина, когда за всеми дверями люди ели и болтали за столом. И она вдруг вскрикивала так громко, что болтовня затихала, и там, внутри, люди начинали прислушиваться. Приходилось зажимать ей рот, но чем больше они рисковали, тем больше распалялась Франсуаза.

Однажды осенью, когда по ограждению балкона зашуршали падающие листья, ее нахальные глаза, что так яростно сверкали, когда женщина поглядывала на Карла из-под приподнятых бровей, вдруг потемнели, как будто он слишком глубоко заглянул в них и там, на дне, таилось нечто запретное, страшное.

Для начала она попросила отшлепать ее, девочку-озорницу. Фосс почувствовал себя законченным дураком, когда перебросил через колено голой попкой вверх взрослую бабу, но она всячески поощряла его взяться за дело серьезно и сурово. Ничего приятного в этом не было. Похоть она будила в нем по-прежнему, но самой Франсуазе прежнего было мало. Когда же он отказывался участвовать в ее капризах, женщина злилась. Начались яростные ссоры, бурные сцены с битьем посуды, которые неизменно заканчивались столь же неистовым сексом; он вторгался в женщину грубо и резко, как будто это и было ее наказанием. Так было чуть ли не каждую ночь, а когда утром Карл, пошатываясь, вываливался на улицу, в притихший под оккупацией Париж, ему не верилось, что он позволил вовлечь себя в такие опасные, всепоглощающие, противоестественные отношения.

А Франсуаза не унималась, и удовольствия это приносило все меньше. Теперь она бросала в лицо Карлу нестерпимые грубости, и, хотя он прекрасно понимал, к чему она ведет, он зашел уже слишком далеко и не мог отступить. Она вымогала побои — не пощечину, чтобы прекратить истерику, а крепкий, чуть ли не калечащий удар. Сама подставляла лицо. Ее слова свистели, резали воздух, проникали до кости. Любовники вцеплялись друг в друга, валились на пол. Однажды она впилась ногтями в его шею, он резко вырвался и едва успел опомниться в тот момент, когда кулак уже взлетел в воздух. Голова кружилась: как он дошел до такого? А глаза женщины стали нежными, лицо смягчилось. Этого-то она и хотела. Карл выпрямился, сдерживая себя, оправил одежду. Женщина разочарованно следила за ним. Он подал ей руку, помог подняться на ноги. Но тут она плюнула ему в лицо. Карл схватил ее, потащил к двери, срывая на ходу с вешалки ее пальто и сумку, и выбросил из своей квартиры.