Грэм Грин - Путешествия с тетушкой

– Вы удивительно постоянны, – проговорила тетушка, и замечание ее отнюдь не прозвучало как похвала.

– Никто меня больше так не называл – Долли, – добавила мисс Патерсон, – но во время войны, когда мне пришлось скрывать свое настоящее имя, я позволила называть меня Poupee [кукла (франц.)].

– Боже праведный, зачем вам понадобился псевдоним?

– Времена были тревожные, – ответила мисс Патерсон и принялась искать перчатки.

Меня возмутило поведение тетушки по отношению к мисс Патерсон, и в моей душе все еще горел медленный огонь глухого гнева, когда мы во второй, и последний, раз отправились обедать на безлюдный вокзал. Веселые, истрепанные морем рыбачьи суденышки лежали на пирсе, и у каждого на борту были краской выведены благочестивые изречения вроде «Dieu benit la Famille» [Бог благословил семью (франц.)] и «Dieu a Bien Fait» [Бог сотворил благо (франц.)]; я задавал себе вопрос – большая ли помощь от этих девизов, когда на Канале бушует шторм. В воздухе стоял все тот же запах мазута и рыбы, и так же подходил никому не нужный поезд из Лиона, а в ресторане у стойки торчал тот же ворчливый англичанин с тем же спутником и тем же псом, и из-за них ресторан казался еще более пустым, как будто других посетителей тут не бывало.

– Ты очень молчалив, Генри, – произнесла тетушка.

– Мне есть над чем подумать.

– Тебя совершенно очаровала эта несчастная замухрышка, – упрекнула меня тетя.

– Меня растрогала встреча с той, которая любила моего отца.

– Его любили многие женщины.

– Я имею в виду – любила его по-настоящему.

– Это сентиментальное существо? Да она не знает, что такое любить.

– А вы знаете? – Я дал волю своему гневу.

– Думаю, у меня больше опыта в этом отношении, чем у тебя, – невозмутимо, с рассчитанной жестокостью отпарировала тетя Августа.

Мне нечего было возразить: я даже не ответил на последнее письмо мисс Кин. Тетушка сидела напротив меня за своей тарелкой с удовлетворенным видом. Прежде чем приняться за камбалу, она съела полагавшиеся к ней креветки – одну за другой, ей нравилось каждое блюдо в отдельности, и она никуда не спешила.

Возможно, она и в самом деле имела право презирать мисс Патерсон. Я подумал о Карране, мсье Дамбрезе, мистере Висконти – они жили в моем воображении, будучи сотворены и поселены там ею; даже бедный дядя Джо, ползущий к уборной. Она была животворной личностью. К жизни пробудилась даже мисс Патерсон под действием жестоких тетушкиных вопросов. Заговори вдруг тетушка с кем-нибудь обо мне, и легко вообразить, какой вышел бы рассказ из моих георгинов, из моих нелепых нежных чувств к Тули и моего беспорочного прошлого, – даже я ожил бы до какой-то степени, и нарисованный ею образ, несомненно, был бы куда ярче меня подлинного. Бессмысленно было сетовать на тетушкину жестокость. В одной книге про Чарлза Диккенса я прочитал, что автор не должен испытывать привязанности к своим персонажам, он должен обращаться с ними без всякой жалости. В основе акта созидания, оказывается, всегда лежит крайний эгоизм. Поэтому-то жена и любовница Диккенса должны были страдать для того, чтобы он мог создавать свои романы и наживать состояние. Состояние банковского служащего хотя бы не в такой мере запятнано себялюбием. Моя профессия не принадлежит к числу разрушительных. Банковский управляющий не оставляет позади себя шлейфа из страдальцев. Где-то теперь Карран? И цел ли Вордсворт?

– Рассказывала я тебе, – вдруг спросила тетушка, – про человека по имени Чарлз Поттифер? Он на свой лад цеплялся за мертвеца с той же страстью, что и твоя мисс Патерсон. Только в его случае мертвецом был он сам.

– Только не сегодня, – взмолился я. – На сегодня хватит истории смерти моего отца.

– И она неплохо ее рассказала, – снисходительно одобрила тетушка. – Хотя на ее месте я бы рассказала ее во сто крат лучше. Но я тебя предупреждаю: когда-нибудь ты пожалеешь, что отказался выслушать мою историю.

– Какую? – спросил я, думая по-прежнему об отце.

– Историю Чарлза Поттифера, разумеется.

– В другой раз, тетушка Августа.

– Напрасно ты так самонадеянно веришь в наличие другого раза, – возразила тетушка и так громко потребовала счет, что собака у стойки залаяла.

Тетушка не вернулась вместе со мной в Англию паромом, как я ожидал. За завтраком она объявила, что едет поездом в Париж.

– Я должна уладить кое-какие дела, – объяснила она; я вспомнил ее зловещее предупреждение накануне вечером и заключил – ошибочно, как выяснилось потом, – что ее посетило предчувствие смерти.