Юрий Мухин - Три еврея

Бросили водилу лежать под автобусом, а сами пошли дальше, и тут я чувствую, что на пределе, что еще чуть-чуть, и проклятый «Солнцедар», которым я залился по самые ноздри, сейчас меня вырубит. Я залез в кусты и насильно слил всё, что еще не успело усвоиться организмом — полегчало, но не очень. Оздоровительные мероприятия следовало продолжить, и я направился к Днепру, чтобы искупаться и немного протрезветь. Цал меня отчаянно отговаривал. Вышли на берег, я разделся, но мысль работала и сообщила мне, что, если я искупаюсь в трусах, то они долго останутся мокрыми, и по такой свежей погоде я окоченею. Я начал снимать трусы, но Цал почему-то за них уцепился, не давая мне этого сделать, однако он тоже был пьян, и я победил.

Гроза закончилась, небо было без облачка, погода тишайшая — на воде ни рябинки. Ярко светила полная луна, оставляя на поверхности воды четкую лунную дорожку. Я разбежался и головой вперед, красиво так, в эту дорожку и прыгнул. И почти не замочился, так как в этом месте оказалась какая-то мель, и воды было сантиметров 10. Плыть было нельзя — живот за дно цеплялся. Я встал на четвереньки и по лунной дорожке полез в поисках места поглубже. Метров 30 лез, а чертова мель не кончается, наконец уровень воды стал как в ванне, и я лег немного отмокнуть. На берегу метался Цезарь с криками: «Вернись, утонешь!» Постепенно в голове прояснилось, стало гораздо лучше, я встал и вышел на берег. Тут-то я и выяснил, почему Цал пытался не дать мне снять трусы. Я-то думал, что нахожусь на пустынном берегу, а оказалось, что я в центре смотровой площадки: вокруг были вкопаны лавочки, лежали перевернутые шлюпки. С этого места туристам полагалось любоваться красотами Днепра и огнями ночного Киева. И, надо сказать, они это и делали в довольно большом количестве. А я им своим стриптизом добавил в это полотно Куинджи свежий мазок. Ужас!

Я оделся как по тревоге, и мы быстренько очистили сцену, но, удаляясь от места моего позорища, мы вновь наткнулись на шофера, которого недавно слегка побили. Он либо протрезвел, либо еще усугубил, поскольку, узнав нас, начал извиняться и пригласил в свой автобус переночевать. (Вот что значит правильно выбранный прием в воспитательной работе!) Мы, разумеется, согласились, в автобусе было жутко холодно, мы поснимали со спинок сидений плюшевые чехлы, в одни залезли ногами, другие натянули на себя сверху и так клацали зубами часов до 5 утра, когда от холода стало уж совсем невмоготу.

Мы вышли из автобуса, солнце едва поднялось над горизонтом, Цал взглянул на меня и начал хохотать. Я тоже посмотрел на место, куда он смотрел, но смешно мне не стало: оказывается, на моей светло-голубой махровой бобочке прямо на животе красуется огромное фиолетовое пятно — сюрприз от «Солнцедара». Я взглянул на Цезаря и тоже начал хохотать: в драке Цезарю оторвали воротник рубашки почти полностью, и он висел у него на груди. Цал начал заглядывать в палатки и спрашивать иголку с ниткой, везде в ответ ругались, наконец, одна добрая женщина, вынесшая ребенка пописать, сжалилась и дала Цалу необходимый припас. Он сел на пенек и быстро приметал воротник на место, мою проблему так быстро разрешить было нельзя, и я до момента, пока не купил себе рубашку, ходил как Наполеон — с руками, сложенными на груди.

Теперь мы были уже дважды потерянные — не знали, ни где автобус, ни где ребята. Поскольку мы накануне обсуждали, что местом встречи могло бы быть турбюро, то мы, для начала, первым же поездом метро поехали туда в надежде, что потерянная четверка тоже догадается выбрать турбюро местом встречи. На мое счастье, на базаре возле турбюро, несмотря на воскресенье, открылся магазин уцененных товаров, и продавщица довольно быстро нашла мне приличную рубашку кремового цвета. Рукава, как водится, были коротковаты, но по лету их можно было и подвернуть. Я заплатил 3 рубля, продавщица мне её выгладила, я надел её поверх своей опозоренной бобочки, и мне стало тепло и уютно. (Удивительной прочности оказалась эта моя единственная покупка в Киеве — и через 15 лет отец носил эту рубашку во время дежурств на пасеке.)

Ребят не было, и за них было тревожно, но открылась столовая, мы зашли в числе первых, и я взял с пылу с жару огромный свиной эскалоп с пюре, Цал по инерции тоже им соблазнился, но ему было плохо: он попытался ковырнуть еду, но сразу позеленел. Пришлось другу помочь: я съел и свою, и его порцию, после чего у меня жизнь стала лучше, жить стало веселее. Появилась надежда, что черную полосу жизни сменила белая.