Михаил Угаров - Море. Сосны

– Это ты размечтался, а не мы! – засмеялся Элик.

– А я хочу съехать из коммуналки, – сказала Верка и добавила: – Еще мужа и двоих детей.

У Лики была разбита коленка, и кровь все шла, потому что она обмывала колено морской водой, а та соленая…

– Пускай откроют все границы, – вытирая слезы, сказала Лика. – Во всем мире.

Последним сказал Виктор:

– Чтобы все было иначе, не как до сих пор!

Этого хотели все.

Они загадывали желания, как это делают в детстве. Или на Новый год, когда в руках у каждого по бокалу шампанского.

…Они хотели в жизни перемен – все равно каких.

Они не знали, что в октябре 1964 года в стране начнется самый серый и самый скучный отрезок в их жизни, в жизни всей страны. Многие из их сверстников просто и тупо сопьются – от беспросветной щемящей скуки.

И когда через двадцать с лишним лет начнутся хоть какие-то перемены в жизни, то они будут уже не молоды. И никогда не будут так красивы, как сейчас, освещенные вечерним солнцем.

Виктор рывком, одним движением снял с себя трусы.

Что с него возьмешь – он нудист.

– Нифа се! – сказал Элик, что на языке тех времен означало “ничего себе”.

Все стали спешно раздеваться.

Виктор, отсвечивая абсолютно белой попой, зашел в воду первым.

Вся компания, обогнав его, с разбегу бросилась в море.

Виктор стоял у самой кромки воды, лицом к морю. Ему нравилось, что он голый. Это вызывало в нем своего рода возбуждение. Волновала свобода, как будто эти дурацкие трусы служили раньше преградой между ним и морем.

Рядом с ним стояла Лика.

Они смотрели себе на ноги – вот вода пришла, а вот она ушла, положив им на ступни мелкие камешки.

Солнце садилось, оно уже коснулось горизонта.

– Так что? – не глядя на Лику, спросил Виктор. – Откуда шрам на животе?

– Прыгала с крыши сарая, а внизу оказалась куча металлолома, пионеры собрали. Все просто.

Солнце медленно погружалось в море.

– А мне на ногу упали железные тиски, – сказал Виктор. – Раздробило, да еще заражение началось. Ампутировали.

На камнях остался транзисторный приемник “Спидола” рижского завода ВЭФ, он продолжал бубнить о политическом перевороте в СССР.

Никому из этой компании ручку приемника больше не крутить…

В море видны были только головы людей.

Потом они легли на спины и смотрели в стремительно темнеющее небо.

Над ними пролетал спутник.

Когда они вышли из моря, на маленьком пляже их ждала милиция и военные.

Верхушка солнца еще оставалась над морем. Его закатные лучи окрашивали тела голых людей в тепло-красные тона и сильно удлиняли тени выходивших из моря.

– Можно хоть одеться? – спросила милицию Мила.

– Нельзя, – ответили ей.

– Почему?

– Производится опись вещичек. А без описи нельзя одеваться.

– ?А вы не стесняйтесь, – сказал военный. – Здесь все, так сказать, свои!

Солдаты засмеялись. Смеялись и милиционеры.

Голыми их увели вверх по тропе.

Утро следующего дня было совершенно безоблачным.

По набережной по-прежнему гуляли отдыхающие. Продавали газированную воду с сиропом и сладкую вату на палочках.

Только одно изменилось – на набережной исчезли дети, потому что школьный год уже начался. Купальному сезону оставалось совсем немного, еще несколько дней.

“Метеоры” и “Ракеты” бороздили спокойное море, одни шли в сторону Сочи, другие в Батуми.

На виду у всего южного города, как на выставке, стояли в море корабли – “Советская Украина”, “Советская Армения”, “Советская Абхазия”, “Советская Грузия” и просто – пароход “Крым”.

Спустя пять дней открылись двери Серого здания, и на пустынную аллею парка вышел Виктор.

Он оглянулся.

В каждом городе есть такое Серое здание. Они, конечно, все разные, но есть в них что-то утомительно одинаковое.

Не спеша он пошел по аллее, закурил.

На скамейке сидела Мила-Бикини. Странно было видеть ее в сарафане.

Она заметила Виктора, бросилась ему на шею и заплакала.

Вот, оказывается, Мила и плакать умеет.

– Ты очень хороший, – гладила она его по руке. – Я думала: кто первым после меня выйдет? А вышел ты.

Мила и Виктор сели на лавочку и стали смотреть на двери Серого здания.

Вторым после Виктора вышел Элик.

Они с Виктором долго обнимались, больно хлопали друг друга по спине, один раз даже стукнулись лбами, от радости.