Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

и снова говорит человек с бесстрастным лицом: «Направим теперь наши усилия на то, чтобы обрести и упрочить благодеяния мира». Мир был подлинным желанием страны, мира жаждал мексиканский народ, мира ждала вся республика от края до края, от церкви Професа до Жокей-клуба, и мир торжествовал после Нории и Тукстепека, мир воплощали мистер Херст и мистер Пирсон, мир вопил «убей их на месте», мир требовал «поменьше политики, побольше распорядительности», мир означал расхищение земель индейских общин владельцами латифундий, мир несли руралес и жандармы, мир был палочный, мир представляли рекрутский начальник и «хефе политико», мир отождествлялся с событиями в Валье-Насиональ, Кананеа, Рио-Бланко и с тюрьмой Белена, мир улыбался со страниц «Эль Ихо дель Ауисоте» и глядел из глазниц разукрашенных черепов в витрине Посады, и, как мы уже сказали, генерал Диас желает принести как можно больше блага своей родине, если только это совместимо с его намерением неограниченное время оставаться у власти; да, мы способны к демократии; мексиканский народ не должен вверять свою судьбу Диасу, а должен сыграть принадлежащую ему по праву роль в предстоящей избирательной кампании. Выбирайте! Если вы хотите кандалов, нищеты, унижения перед заграницей, участи парии, обреченного на жалкое прозябание, поддержите диктатуру, которая дает вам все это; если же вы предпочитаете свободу, улучшение экономического положения, восстановление национального престижа, жизнь гордого и независимого человека, примыкайте к либеральной партии, которая братски объединяет достойных и мужественных людей и увешанный орденами человек с тонкими, в ниточку, губами, напудренной кожей индейца, надменным и хищным выражением лица и широкими ноздрями, которые раздуваются, когда стайка голубей кружит вокруг Чапультепекского замка, невидимый за белыми гардинами, произносит: «Я был бы рад образованию оппозиционной партии в Мексиканской республике»

и все люди, и песни, и лозунги, и битвы, и обряды — не что иное, как завтрашнее воспоминание, которое мы не захотели сделать сегодняшним: в воспоминании (если бы ты знала, комета, что такое скорость!) беременное время рождает всех своих детищ, и каждый скелет встает из земли, погруженной в нескончаемый траур, чтобы сказать свое слово (несказанное слово), и память сжигает (озаряя горизонт) преграду между живыми и мертвыми и становится, наконец, всеобщей: мы все здесь, сегодня, мы все живы и распознаем друг друга на этой земле, вдоль и поперек расчерченной кровью (о, скорбная дата — двадцать второе февраля!), в дымной буре, на взмыленных лошадях, перед лицом пушек, прочищающих глотки, в кромешной ночи Сьюдад-Хуарес-ла-Сьюдадела «земли, леса и воды, узурпированные асендадо, сьентификос и касиками, перейдут во владение селений» Вилья соединился с Урбиной, с доном Макловио Эррерой, с Перейрой, с братьями Аррьета Агирре и с Контрерасом «для осуществления наших целей мы создаем армию, которая будет именоваться конституционалистской, и назначаем ее первым вождем…» прощайте, все мои друзья, я вас со скорбью покидаю, но в этом мире жить нельзя, на мир и счастье уповая имя Эмилиано Сапата Иларио Салас Сесарео Кастро Отилио Монтаньо Катарино Пердомо Антонио Вильярреаль Франсиско Мухика Педро Колорадо Эулалио Гутьеррес Сенобио Морено — это общее имя, принадлежащее и им, и их предшественникам, это река голосов, которыми говорит наша земля, река, берущая свое начало в человеческом следе, в человеческой могиле, в человеческой песне (колокола Вилья-Айяла, ай, Вильяльдама Чиуауа, за сальтильскими сарапе я иду из Уэуэтоки, поет Висенте Корнехо на мосту Наранхо): только земля говорит, но чего же еще! Воспоминаний больше нет. На мгновение здесь, перед нами, словно просвет в облаках, предстает единое лицо, вобравшее в себя все лица, и, словно речь, раздающаяся с неба, звучит единый голос, вобравший в себя все голоса, где бы они ни раздавались — от Пуэрто-Исабель, подмышки гиганта, до Каточе, его носка, от Кабо-Корренте, бедра, до Пануко, соска, от Мехико, пупа, до Тарамуары, ребер

а потом дым оседает, замирает стук подков на равнине, смолкает последний аккорд гитар, исчезают фантасмагорические картины — такие великолепные, такие красочные! — и перед нами снова распухший город, не помнящий родства, рассевшаяся на пыльной земле и забытом озере жаба с цементно-асфальтовой мордой, опьяненная неоновым вином, город, где безоружный охотник — пол рыщет, как в заветном урочище, где ночь и день работают мясорубки проституции, через которые пропускают отбросы и деньги, где доят луну, где теряются следы: это Канделариа, Пантитлан, Дамиан, Кармона, Бальбуэна, Демокрасиас, Альенде, Альгарин, Мартирес-де-Рио-Бланко, Бондохито, Таблас, Эстансуэла, Потреро-дель-Льяно, Летран-Норте, Артес-Графикас, Сан-Андрес-Тетепилько, Прогресо-дель-Сур, Коапа, Порталес, Атлантида, Альтависта, Поланко, Гуадалупе, Инн Флорида, Ночабуэна, Америкас Унидас, Летран Валье, Вертис, Нарварте, Эухения, Сан-Педро-де-лос-Пинос, Идальго, Сан-Мигель, Виррейес, Хардинес-дель-Педрегаль, Нуэва-Ансурес, Рома, Пино-Суарес, Санта-Мария, Баррилако, Попотла, Элиас-Кальес, Атлампа, Сан-Хосе, Инсурхентес, Перальвильо, Никоцари, Магдалена-де-лас-Салинас, Эроэс-де-Чурубуско, Буэнос-Айрес, Хуарес, Сан-Рафаэль, Линдависта, Тепейак, Игнасио-Сарагоса, Депортиво-Пенсиль, Куаутемок, Марте, Реторно, Сифон, Коуоакан, Тлакопак, Окстопулько, Сан-Херонимо, Альфонсо XIII, Молино-де-Росас, Ботурини, Примеро-де-Майо, Герреро, 20 Ноября, Ховенес-Революсионариос, Ацтекас, Ломас-де-Сотело, Мехико-Нуэво со своими четырьмя миллионами жителей, это город Габриэля, пригоршня канализационных люков, это город Бобо, выросший из испарений и миазмов, как кристалл из раствора, это город Росенды, хранящий все, о чем мы забыли, это город Глэдис Гарсии, ощетинившийся плотоядными утесами, это город Ортенсии Чакон, окаменелое горе, это город Либрадо Ибарры, воплощение безмерной скоротечности, это город Теодулы Моктесумы, завороженный остановившимся солнцем, это город Туно, коснеющий в плутовстве, это мой город, город с тремя пупами, это город Бето, улыбающийся кривой улыбкой, это город Роберто Регулеса, издающий тошнотворную вонь, это город Гервасио Полы, возносящийся ввысь и ползающий на брюхе, это город Нормы Ларрагоити, ослепляющий блеском полировки и сверканьем драгоценных камней, это город Фифо, изнывающий от желания и терзающий струны, это город Федерико Роблеса, детище поражения и насилия, это город Родриго Полы, барахтающийся в воде, это город Розы Моралес, сжигаемый на медленном огне, это снова разрозненные лица и голоса, это память, обратившаяся в пепел, это батрак, бегущий из деревни, и банкир, спекулирующий земельными участками, это тот, кто спасся в одиночку, и тот, кто спасся вместе с другими, это хозяин и раб, это я сам, глядящийся в зеркало, подражающий правде, это тот, кто принимает мир, как неизбежность, это тот, кто признает другого как личность, безотносительно к себе самому, это тот, кто берет на себя грехи земли, это иллюзия ненависти, это реальность любви, утверждающей: «ты есть», это первое решение и последнее решение, это «да свершится воля твоя» и это «моя воля закон», это одиночество, припертое к стенке последним вопросом, это человек, умерший понапрасну, это лишний шаг, это орел или решка, это единство и рассеяние, это геральдическая эмблема, забытый обряд, навязанная мода, это обезглавленный орел, змея, обратившаяся в пыль, — в звездную пыль, которая оседает на все лики города, на утраченные и на обретенные иллюзии, на древние вершины, украшенные султанами и окрашенные кровью, на купола, увенчанные железным крестом, на дворцы, где танцуют вальсы и польку, на высокие стены, скрывающие от глаз особняки с бассейном, с тремя машинами и с куклами в норках и в бриллиантах. В быстролетную пыль, уносящую все слова, сказанные и не сказанные