Изабель Фонсека - Привязанность

— Глазел на меня целую вечность, как будто не знал, что делать, а потом наконец повернулся, снял его со стены и протянул мне. Сказал… что он не подлежит рефинансированию .

У обеих, поскольку пытались сохранить самообладание, стали вырываться сдавленные фырки.

— Так что же ты все-таки сделала с этой штуковиной?

— Ну, попыталась ее использовать, конечно. Или попыталась попытаться, я тогда так боялась, что Глэдис или мама найдут ее, если я ее где-нибудь брошу. В бельевой — я сунула ее в чью-то корзину. И, представь себе… — Она снова сделала паузу, а глаза у нее меж тем обратились в наполненные смешливыми слезами щелочки. — Оказалось, это была бельевая корзина миссис Вайдерманн!

Они от души захлопали себя по коленям при мысли о том, как эта их вдовая соседка с ее строгими стульями с подбивкой на ножках, чтобы не скользили по полу (девчонки иногда туда ходили, чтобы полакомиться маковыми булочками миссис Вайдерманн), обнаруживает такую штуковину среди своих свежевыстиранных салфеточек.

На мгновение Джин подумала, не признаться ли ей Мэрианн о том, что у нее случилось с Дэном, — смехотворный позыв. А не рассказать ли ей о романе Билла? Нет, здесь, у входа в больницу, где он лежит, это было бы непристойно. Джин подумала, что ее сестру, пусть даже и взрослую, подобное известие покоробит. Но в стремлении стать ей ближе, как-то ознаменовать ту драму, через которую все они пробирались, она отважилась на интимный вопрос.

— Ты можешь представить, что у тебя роман на стороне?

— Господи, ни за что, — последовал автоматический ответ. Мэрианн была благословлена полной определенностью, у нее для всего имелся план, и Джин в кои-то веки воздержалась от насмешек. Мэрианн была восхитительна — и права. — Подумать только, предавать собственную семью ради какого-то мерзкого кувыркания в сене, — однако же только и слышишь о тех, кто занимается подобными делишками. Это жалко. Так себя вести могут только тупицы. Не говоря уже о том, что это вообще дурно, гнусно и мерзко. Нет, я думаю, что единственным выходом могла бы послужить палочка миссис Вайдерманн.

Джин, начинавшая уставать от всего этого, увидела Филлис, которая стояла ступенькой выше. Ни одна из сестер не заметила, как та подошла.

— Так и знала, что найду вас обеих здесь, — что за смех? Что это вы говорили о миссис Вайдерманн? — спросила Филлис, осторожно радуясь этой новой и публичной непринужденностью между сестрами. — Умерла в прошлом году, знаете ли. Восьмидесяти двух лет. В «Times» был довольно-таки объемистый некролог. Там говорилось, что она осталась в живых после концлагеря, не вспомню, которого. Потеряла всю семью. В шестнадцать лет приплыла сюда одна-одинешенька, не зная ни слова по-английски, не имея ни одной родной души на целом свете, и получила работу в Саксе [82] Saks — американский универмаг высшего разряда. … Мистер Вайдерманн был директором крупного универмага. А мы, подумать только, все эти годы не имели обо всем этом ни малейшего понятия. Ваш отец спит, — сказала Филлис с самой малой толикой упрека. — И что же, могу я спросить, так вас развеселило?

— Слушай, мама, у нас есть план, — сказала Джин.

— Да, — встряла Мэрианн, — и ты тоже идешь с нами. На обед с Ларри Мондом.

— Господи, так он в городе? — спросила Филлис. — И не припомню, когда я в последний раз видела Ларри. Во плоти, так сказать. Это было бы забавно, но я, право же, не думаю, что мне удастся, — сказала она.

— Тебе надо выбраться, — воззвала Джин.

— Папа был бы за, — сказала Мэрианн. — Мы втроем и Ларри, а Дуги присоединится к нам позже. Когда у нас будет другая такая возможность?

— Тебе все равно не позволят остаться здесь на ночь, — добавила Джин.

— Ладно, — сказала их мать, все еще хмурясь, но в то же время явно наслаждаясь этой заботой со стороны своих девочек, — договорились.

Она взглянула вверх, на больничные окна, словно папа мог их подслушивать.

В тот вечер сестры провели Филлис вдоль по Третьей авеню, взяв ее под руки, словно арестантку, и все трое щебетали всю дорогу до маленького французского бистро на восточной Шестьдесят девятой. Когда они подошли, Джин разглядела Ларри на другой стороне улицы: раздуваемый ветром серовато-зеленый летний костюм, голубая рубашка, обозначавшая его плоскую грудь и худощавую фигуру, ниже шеи — треугольник загорелой кожи. Сначала он обнял Филлис, которая крепко обхватила его за шею своей артритической и отягощенной драгоценностями рукой, затем Мэрианн, а потом, очень коротко, Джин, которой, отступив, посмотрел прямо в глаза и только и сказал: «Так». Он откинул в сторону прядь волос со лба — теперь они у него длиннее, отметила Джин, почти как в старые денечки.