Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

Только два неудобства нарушали тяжелое, но размеренное существование узника, – бесцеремонные крысы, норовившие отгрызть пальцы на ногах, и бессонница, от которой невозможно было найти лекарства. Благословенный сон, утоляющий печали, давно оставил человека без имени, – сновидения не хотели заглядывать под своды темницы и приносить покой. Мысли о будущем были запретной темой, настоящего – не существовало, оставались только воспоминания. Сон покинул узника, но память была верна ему. Ночь за ночью он переносился в прошлое и вновь переживал свою жизнь.

Воображение заполняло пустоту, разум создавал образы, разрушающие одиночество. Вначале это пугало, казалось безумием, но постепенно вошло в привычку, став обыденностью. Человек без имени нашел себе слушателя – невидимого друга, являвшегося ему во мраке ночи. Кем был безмолвный, бесплотный, невидимый, но владеющий даром слушать гость, узник не знал. Точнее – не хотел придумывать. Возможно, то был его духовник, или кто-то из близких, давно ушедших в мир иной людей, или один из потомков, которому надлежало знать о яростных битвах прошлого, а, может быть, – ангел небесный, спустившийся в темницу ради слов правды… Ведя свой рассказ, человек без имени не лукавил и не искал оправданий, открыв свое сердце таинственному слушателю. То была исповедь – простая, суровая, обнажавшая все сокровенные уголки души. Она переносила в прошлое, в ту пору, когда он мог с гордостью сказать:

– Я, Влад Воевода, милостью Божьей, господин Валахии…

Горькая пыль, летевшая из-под копыт скакуна, зной, холмистая степь, которой не было конца… Почему я нещадно хлестал коня, гнал вперед, страстно желая одного – вновь вернуться под кров того дома? Почему я так торопился?

Еще недавно деловая переписка, встречи с нужными людьми, казались мне важнейшим занятием, но вдруг политические интриги утратили смысл, а проблемы, стоившие бессонных ночей и долгих раздумий, представились пустой тратой времени, по сравнению… Нет, об этом нельзя было даже думать! Хлестнув коня, я заставил его скакать еще быстрее, чтобы, отдавшись сумасшедшей скачке, заглушить полыхавший в душе огонь.

Сирет. Зной забрал силы реки, и она превратилась в маленький ручеек, протекавший по широкому, заросшему травой руслу. Спрыгнув с коня, я подошел к воде, хотел наполнить пригоршни холодной влагой, но вместо этого опустил руки. На миг мне показалось, что река отразила не мое лицо, а глаза Лидии. Я чувствовал, что теряю над собой контроль, схожу с ума, просто не могу жить без этой девушки. Сколько времени прошло с того момента, как я впервые увидел Лидию в яблоневом саду ранним весенним утром? Может быть, целая жизнь…

Тогда мы почти полюбили друг друга. Это было по-детски трогательное, невинное увлечение, игра во влюбленность. Украдкой брошенный взгляд, улыбка, промелькнувшая в уголках губ, незамутненные страстью мысли о понравившейся девушке… Странно, что все это происходило со мной! Не годы, но события взрослят человека, делая его жестче и сильнее. Вскоре после знакомства с Лидией построенный на песке замок безмятежного счастья рухнул, жизнь нанесла удар, излечивший от юношеской влюбленности. Тогда Петр-Арон убил князя Богдана, вынудив нас со Штефаном бежать из княжества. Затем последовало решение идти за помощью к Хуньяди, мое изгнание из Трансильвании – бесконечная вереница событий, вновь приведшая на землю Молдовы. Обстоятельства сложились так, что я нашел приют у боярина Илиаша из Чичеу. Удивительно, но когда я обратился к нему за помощью, то даже не вспомнил о его дочери, – встреча в яблоневом саду была далеким прошлым, почти сном – то ли воспоминанием, то ли мечтой. Юная, хрупкая, как бутон яблони, девочка исчезла из моей жизни, казалось, навсегда. И вдруг пленительная сказка вернулась, я вновь встретил Лидию, – расцветшую, повзрослевшую, желанную. По тому, как девушка посмотрела на меня, стало понятно, – она помнит все. Ее пухлые губы были чуть приоткрыты, словно Лидия хотела сказать то, о чем молчала столько времени, но вместо слов появлялась лишь улыбка и алый румянец, вспыхивавший всякий раз, когда наши взгляды встречались.

Мне хотелось как можно больше времени проводить в обществе юной дочери боярина Илиаша, но понимание того, что мы не созданы друг для друга, вынуждало смирять душевные порывы. Я должен был искать жену в венгерских землях, породниться с кем-то из тамошней знати. Воевода Янош Хуньяди не заточил меня в тюрьму, не придал смерти, а всего лишь изгнал из Трансильвании, и это было добрым знаком, предвещавшим в будущем начало переговоров. Брак с католичкой существенно повышал шансы на благосклонность Хуньяди. А девушка, которую я на свою беду полюбил, никак не вписывалась в эти планы. Она принадлежала к хорошей семье, в другой ситуации могла бы стать княгиней, но при сложившихся обстоятельствах женитьба на православной молдаванке стала бы для меня концом карьеры. Я знал, что никогда не назову Лидию своей женой, как знал и то, что не стану жить с ней во грехе из уважения к самой девушке и к ее отцу, давшему мне приют. Но порочные, мучительно-сладкие сны преследовали меня каждую ночь, в них я делал то, о чем стыдился думать наяву, в них Лидия была моей – полностью, безраздельно. Любовь стала безумием, болезнью, отравой, от которой не существовало противоядия.